скалясь, зверь фыркал и щелкал зубами, вперив в принципа-кентуриона горящий взгляд медовых глаз.

– Брысь! – сказал Лобанов.

Леопард, как спущенный с тетивы, бросился на двуногого пришельца, вторгшегося в его законные охотничьи угодья.

Сергий молниеносно увернулся, отшагивая и отводя меч. Гигантская кошка заурчала, собираясь в пружинистый комок. Напряглись лапы, под бархатистой шкурой проступило витье стальных мышц. Леопард жалобно заблеял, сжимаясь перед прыжком, и вот пятнистое тело вздрогнуло, готовясь выбросить упругую массу в толчке, подмять, впиваясь клыками…

Сергий привстал на колено, выставив акинак. В момент звериного броска нужно прыгнуть самому, стелясь по-над песком, и вонзить клинок в этого кота-переростка.

Жалко красивое животное, но что же делать, если оно русского языка не понимает?

Лобанов уже уперся толчковой ногой, как вдруг в желтом глазу суперкошки, пылающем яростью, завязла стрела. В секундной тишине донеслось пение спущенной тетивы.

Леопард конвульсивно распрямился, выбрасывая передние лапы вверх, закидывая назад голову, и упал без дыхания.

Сергий медленно обернулся. В двух шагах от него стоял таинственный спаситель, незваный ангел- хранитель с луком в руках, в шароварах и короткой куртке.

– Тзана? – спросил Лобанов, словно сомневаясь в том, кого он видит перед собою.

– Ага… – согласилась девушка и добавила, будто извиняясь: – Не успела спрятаться.

Сергий приблизился к ней и протянул руки. Тзана вздохнула, бросая лук, и прижалась к принципу, вытягиваясь стрункой. Полузабытая услада холодком прошла по спине Лобанова.

– Вот кто меня спасал… – прошептал он, ласково гладя тяжелые длинные волосы. – Моя сарматочка…

Сарматочка уткнулась лицом ему в грудь и сказала глухо:

– Ты бы и сам себя спас не хуже… Просто… Как не помочь тому, кто сказал тебе самое главное слово? [34]

– Моя ж ты прелесть…

Тзана подняла голову, упираясь подбородком, и проговорила:

– Ты совсем не сердишься?

– Совсем… Что толку на тебя сердиться… И как только Киклопик отпустил тебя одну?

– Ну, он помог мне собраться и объяснил дорогу. Я прискакала на тот берег этой вашей Италии, туда, где море… Оно, как император, называется… Адриатическое! Его я переплыла на корабле, и по виа Эгнатиа добралась до Афин. Вот… Ты только не думай, что я такая бессовестная. Мне было очень стыдно… До тех пор, пока я не придумала себе занятие – стала беречь тебя. Скажи, – внезапно спросила Тзана, – ты хотел ту женщину, на берегу большой реки?

– Большая река называется Евфрат…

– Хотел или нет?

– Хотел, – честно признался Лобанов, – но не взял бы ее.

– Почему? – удивилась девушка. – Она красивая… Была.

– Понимаешь, она была слишком грязная… внутри. Она как дерево с прогнившей сердцевиной – смотришь на такое и любуешься. А под гладкой корою – труха и жирные личинки. Да и потом, редко кто может понравиться после тебя, моя красотуля…

– Правда?

– Истинная… Пошли, удивим наших.

– Пошли! – обрадовалась Тзана.

Тут как раз Гефестай издал трубный зов:

– Сережка, ты где?

– Иду…

Неторопливо беседуя, Сергий и Тзана вышли из зарослей.

– Я думал, босс удовлетворяет естественную нужду… – бойко начал Эдик и забыл продолжение.

Искандер молча замер, глядя на Тзану так, будто встретил привидение, а сын Ярная восхищенно хлопнул в ладоши.

– Ну, что за девка! – крякнул он – Полцарства за такую не жалко, а потом и остальную половину отдашь!

– Никаких шансов! – выдавил Тиндарид.

Тзана засмеялась, словно хрустальный колокольчик прозвенел.

Ханьцы-философы растерянно оглядывали преторианцев, то и дело переводя взоры на сарматку, но, видимо, ситуация привычному анализу не поддавалась.

– Не понимаю, – жалобно сказал Го Шу, и потряс головой.

– Это моя жена, – объяснил Сергий. – Я ей велел дома оставаться, а она не послушалась.

Тзана скромно потупила глазки.

– И эта девушка все это время следовала за нами? – с ужасом спросил И Ван. – Одна?!

«Эта девушка» вздернула голову, и надменно сказала:

– Я – дочь вождя, я не из тех изнеженных, слабосильных кукол, которые прячут под толстым слоем румян рыхлую кожу и дряблые мышцы. Я – сильная!

– Мы потрясены! – выразил общее мнение «триады» Лю Ху.

Чанба, продравшись к берегу Окса, вернулся с криком:

– Там какой-то корабль плывет! Большой!

Сергий одолел проторенную Эдиком тропу, все остальные двинулись следом.

Им открылся простор мутных зеленоватых волн большой реки, влекущей к морю талую воду, отданную снегами с гор.

Вверх по течению следовала вместительная барка под парусом, вздувающемся на невысокой мачте. С борта загребали пять весел с широкими квадратными лопастями.

– Это киме, – опознал судно Искандер, – плоскодонная лоханка. Влезем все, считая непарнокопытных. Подзываем?

– Давай.

И Гефестай с Искандером, не сговариваясь, заорали:

– Э-ге-гей, на киме!

Немногочисленная команда киме заметила орущих. Некоторое время весла так же плавно гребли, потом сбились с ритма, и посудина стала разворачиваться. Неторопливо, величественно даже тронулась к берегу.

Вломившись в тростник тупым носом, киме остановилась, и кормчий заорал, путая кушанский с эллинским:

– Чего вам, путники?

– Подбросьте до Талими![35] – забасил Гефестай.

– Скажи ему, – зашипел Сергий, – что денег у нас нет, но мы согласны грести всю дорогу!

– У меня есть! – сказала Тзана.

– Отлично! Сэкономим греблей!

Сын Ярная перевел предложение принципа. Кормщик почесал в голове, соображая, и махнул рукой: залезайте!

С борта спустили широкий трап, и Тзана первой завела на борт своего коня – мышастой масти. Такой цвет сольется с любой тенью.

Следом поднялись философы, Сергий протопал последним.

Договор дороже денег, и нечаянные пассажиры заменили почти всех гребцов. Заскрипели уключины, заплескали лопасти. Киме неторопливо двинулась дальше. Лобанов довольно оглядел свой отряд – теперь их стало ровно восемь, полный контуберний.[36] Хоть бы не уменьшилось это число…