цветочные копны.

– Василий Агарянин! – узнал своего любимца сын базилевса Христофор.

– А вон Бешеный Али! – воскликнул Стефан.

Трибуны ревели и стонали, приветствуя своих. Различались возницы по цвету плащей. Выступали венеты, или «Голубые», прасины звались «Зелеными», руссии числились в «Красных», а левки были «Белыми». Цвета сохранились со времен Рима, и у каждого находились свои сторонники-фанаты. Это были спортивные партии, за каждой из них стояли десятки тысяч болельщиков, которые легко превращались в сторонников того или иного политика, бунтовщика или царедворца – неважно. Разгул страстей на Ипподроме легко мог захлестнуть улицы Столицы Мира и даже восколебать трон. Вот и мутит кто-то «Зеленых»... Беспорядки готовит? И зачем? И кто? Неужто Евсевий под базилевса копает? Интересно, какая у него может быть цель? Нет-нет, сам он фигура мелкая, кто-то неизвестный стоит за ним, добиваясь своих целей... Каких? Государственного переворота? Тогда, скорей всего, во главе заговора или Христофор, или Стефан. Дескать, засиделся папочка, пора и нам порулить... Константин в заговорщики не годится – это интеллектуал, не способный устроить резню ради воцарения. С другой стороны... Да кто вообще сказал, что существует заговор?! Может, и Евсевий тут совершенно ни при чем? Бог весть...

Все это время Сухов стоял возле колонны с угла императорской ложи и делил свое внимание между кафизмой и ареной, рассуждая как телохранитель. Пройти в ложу императора с трибун было нельзя – две крутые лестницы по бокам кафизмы имелись, но двери были закрыты наглухо. И какие двери – их только тараном взломаешь! А иных подходов и не было – кафизма являлась как бы бастионом Палатия, выдвинутым к арене. Разве что меткий лучник мог засесть на верхней галерее Ипподрома и оттуда выцелить самодержца...

Олег внимательно оглядел колоннаду, венчавшую амфитеатр. Меж колонн белели фигуры, но не живые – это стояли прекрасные статуи, свезенные в Константинополь отовсюду – из Рима, из Александрии Египетской, из Антиохии, Коринфа, Афин, Пергама...

– Тебе нравятся конные состязания, варанг? – неожиданно обратился к Сухову Константин Багрянородный и улыбнулся. – Я перехватил твой внимательный взгляд и понял, что тебе понятна наша речь...

– Понятна, величественный, – поклонился Олег, не зная, как ему выкрутиться, и сказал: – Я должен быть внимательным, чтобы первым заметить опасность и вовремя отреагировать на нее... Мне за это деньги платят.

Однако этот пассаж, должный продемонстрировать грубую приземленность варвара, дабы отпугнуть тонко организованного Константина, не сработал. Багрянородный усмехнулся только.

– Так как тебе все это великолепие? – кивнул он на трибуны.

– Денег сюда вбухано немерено, – протянул Олег. – Раньше тут гладиаторы рубились-кололись, нынче возницы катаются наперегонки. Каждому свое...

Константин засмеялся, но его смех совершенно поглотила буря криков с трибун – начались ристания.

Колесницы рванули с места, с прочерченной белой линии, и понеслись, обгоняя друг друга, рассыпая цветы. Вперед сразу вырвались «Зеленые» и «Голубые», руссии с левками начали отставать – возницы изо всех сил погоняли лошадей, но все было бесполезно. А потом две отстававшие колесницы столкнулись. Детали крушения были плохо различимы – взметнулось облако пыли, замелькали колеса, ноги, гривы, махнул красный плащ, покрывая белый... И пара коней в оборванной упряжи похромала в сторону.

Служители тут же ринулись на арену, растаскивая обломки. Одну из колесниц, почти целую, только с одним колесом, откатили прочь, увели лошадей, а возницу в белом плаще унесли в Ворота мертвых...

Шум на трибунах нарастал, сопровождая мчащиеся колесницы. В отрыв ушли двое «Зеленых» и пара из лагеря «Голубых». Еще один «Зеленый» мчался позади фаворитов, но обгоняя «Красных» с «Белыми».

Он ничем не привлекал к себе внимания, кроме того, что не погонял лошадей. У него вообще не было кнута в руках. Четверка, запряженная в его колесницу, была отменной – кони каппадокийской породы бежали ровно, не напрягаясь, и вполне могли потягаться с теми, что ушли вперед.

Олег насторожился. Когда же возница и вовсе стал натягивать поводья, притормаживая колесницу, он почувствовал «ветерок смерти».

– Ивор! – коротко бросил Сухов.

– Вижу! – было ответом.

А возничий рывком согнулся, сорвал цветочный чехол, открывая заряженный «скорпион», станковый арбалет, и прицелился в императорскую ложу. В Стефана.

Неслышно сработал убийственный механизм, выпуская короткое копье.

Олег отшвырнул мешавшую секиру и рванулся к симбазилевсу. Уговаривать времени не оставалось, все решали доли секунды – Сухов оттолкнул Стефана, а Ивор поймал сына базилевса, удержав от падения.

Пожиратель Смерти склонился на колено, пригибая голову, дабы не создавать Олегу помех, а Полутролль выбросил руку ладонью наружу, большим пальцем вперед, и поймал летевшее копье. Со свистом развернув его, Олег метнул его в спину вознице, соскочившему с колесницы и срывавшему с себя плащ, – видать, решил затеряться среди зрителей. Отцепить плащ он успел, и в это же мгновение копье вонзилось ему в спину, пригвождая спадающую зеленую ткань. Возница взмахнул руками и упал на арену.

Тут подоспели «Красные» и «Белые», они объехали труп и обогнали неспешно бредущую четверку каппадокийцев, но на трибунах все уже позабыли о гонках – народ ревел и топал ногами, выбегая на арену и потрясая кулаками.

В кафизме царила тихая паника – эпарх бегал из угла в угол, приседая от ужаса, великий логофет стоял столбом, у Романа Лакапина тряслись губы, а Стефан поднимался с пола, тараща перепуганные глаза. Константин стоял в стороне, вчуже наблюдая за происходящим, Христофор же поклонился отцу и сказал дрожащим голосом:

– Покажись... Народ волнуется.

Базилевс заторможенно кивнул и сделал три шага, являя себя зрителям. Весь Ипподром сотрясся во взрыве ликования.

Унимая бешеный стук сердца, Олег подобрал секиру и занял прежнее место.

– Нет... – сказал ему базилевс. – Мы уходим. Игры отменяются.

– Да, Несравненный, – мигом согнулся великий логофет.

Подбежавший эпарх распростерся перед базилевсом и глухо доложил:

– Я выяснил личность возницы, покушавшегося на Твою Божественность. Это Никифор Метафраст. Он – человек Евсевия Вотаниата, магистра. Его ищут...

– Найди его! – каркнул базилевс, нетерпеливо вздергивая голову, и зашагал прочь.

Ивор с Олегом переглянулись и двинулись следом. Они хорошо выполнили свою работу.

Незаметно прошла неделя, потом другая и третья. Олег втянулся. Служба при дворе базилевса оставалась для него докучной лишь по ночам, когда ничего не происходило, а в полутемных галереях встречались одни китониты, экскувиты и прочая гвардия, оберегающая спокойный сон базилевса.

Зато дневные дозоры заносили в память немало интересного и поучительного.

Сухов был для придворных простым варангом, то есть бессловесной чуркой с глазами и страшной секирой в руках. Титулованные особы шушукались между собой, разносили сплетни, распускали слухи, и им даже в голову не приходило, что варанг разумеет их речь, что он понимает мотивы поведения и наблюдает за развитием интриг со стороны.

...Леонтий Трахомотий, протостратор[60], устраивал на тепленькое местечко своего племянника Николая, здоровенного и тупого недоросля.

...Димитрий Хрисокефал, ипат, копал под самого куропалата, начальника охраны дворца. Он исподтишка вредил куропалату, щедро плеская грязи, наушничая, подкупая нижестоящих и умильно вылизывая задницы вышестоящим.

Кто-то еще усердно трудился, составляя горы пустопорожних документов, кто-то брал взятки, обещая устроить дела подателю мзды, но слова своего не исполняя.