С этими словами она бросилась в объятия Дантеса, невольно поежившегося от холодного прикосновения ее запорошенного снегом манто. Через несколько мгновений из женских глаз полились слезы.
– Я тебя так люблю, – прошептала она, страстно вздыхая.
– Тогда зачем же ты плачешь? Я тоже тебя люблю и скучаю, когда долго не вижу. Раздевайся, любовь моя…
Ни один их поцелуй до этого не был таким откровенным и возбуждающим. Для них, оглушенных собственными вздохами, вдруг наступила томительная сладострастная тишина. И весь мир оказался отгорожен от них призрачно-упругой пеленой времени, по одну сторону которой была холодная петербургская ночь, а по другую – мягкий шелест сбрасываемой одежды, соленые от слез поцелуи да странный уголок неутолимой нежности посреди целого города, заиндевевшего от мороза.
– Милая, я люблю тебя, но не знаю, как сделать так, чтобы мы не расставались…
– Я понимаю, но, может быть, все еще как-то образуется?
– Будем надеяться на это и молить Бога, чтобы он дал нам силы и не лишал надежд…
И вновь трепетание туго натянутых нервов звенит острейшим приливом сладострастия, перемежаемого полустонами-полувздохами. О, это мужское упоение – впитывать то слабые, то громкие стоны любимой женщины! О, эта горячая упругость обнаженного женского тела, открывающегося навстречу обезумевшим поцелуям! О, эти неистовые содрогания посреди мягкого портьерного полумрака, который кажется недолгим приютом двух смятенных душ в ледяном аду! Только великий Эрос способен был дать короткое и неожиданное успокоение, столь необходимое из-за тупых ударов безжалостной судьбы…
– Ты снова плачешь? – первым заговорил Дантес, когда они оба успокоились.
– Нет-нет, что ты? Тебе это показалось…
– Тогда что это за звуки?
– То стон услады…
Дантес удивленно приподнялся и лег на бок, оказавшись на самом краю кровати. Вволю полюбовавшись на красивую грудь своей возлюбленной, он слегка дотронулся мизинцем до налитого упругой спелостью соска и поинтересовался:
– Мне кажется, что они стали больше. Не так ли?
– Не знаю. Может, и так. Тебе виднее.
– Да неужели? – И он продолжил расспросы, нежно проводя ладонью по заметно увеличенному животу. – Ну и как поживает наша картошка? Сильно ли выросла?
– Как видишь, все идет своим чередом. Тем не менее я сильно волнуюсь.
– Ты опять за свое?
– А как быть? Ты и сам знаешь, что мое положение не из завидных…
– Все образуется, любовь моя. И мы обязательно узаконим наши отношения.
Наступила долгая пауза. Любовники смотрели в глаза друг друга с разным выражением: она – с любовью и преданностью, хотя в глубине ее взгляда таились тревога и надежда; что касается Дантеса, то его взгляд был привычно лукав и самоуверен. Так и не найдя в этом взгляде того, что ей так хотелось увидеть, молодая женщина решила сменить тему разговора:
– Ты знаешь, как Пушкин называет Nathalie?
Услышав этот вопрос, Дантес стал сам не свой. Ведь в его душе по-прежнему жила нестерпимая надежда обладать Nathalie, и быть может, это чувство было лучше, нежели само обладание ею. Но Жорж не хотел думать об этом, он, едва сдерживающий свои чувства, резко спросил:
– Как?
– «Моя косая мадонна»!
– Знаю, Коко, знаю… – немного помедлив, ответил Дантес и опечаленно отвел глаза.
Глава 9
Дачу, принадлежавшую родителям Лизы, так сильно замело, что сугробы почти достигали окон. Со стороны Финского залива потягивало слабым бризом. Единственная тропинка, только что протоптанная гостями, вела к низкому обледенелому крыльцу. Не без труда открыв висячий замок и оставив привезенные с собой вещи в доме, Сергей, Наташа, Никита и Лиза прыгали как зайцы и играли в снежки. Окончательно извозившись в снегу и раскрасневшись на морозе, они зашли в дом.
Полчаса спустя им удалось разжечь высокий французский камин специально приготовленными березовыми поленьями, которые, сгорая, с треском выстреливали искрами, словно бенгальские огни. Пока Никита, присев перед огнем, поправлял кочергой головешки, Сергей разувал Наташу, отряхивая ее шерстяные носки от набившегося в сапожки снега. Деловитая Лиза уже вовсю суетилась по хозяйству, выполняя роль гостеприимной хозяйки дома и готовя романтический ужин при свечах. Для этого ей пришлось открыть высокий сервант, сделанный из черного африканского дерева, и выставить на круглый старинный стол не менее старинную посуду – еще с царскими вензелями.
Наконец все хлопоты были закончены, и настало время первого тоста.
– Давайте выпьем за этот замечательный дом, – первым предложил Серж.
– Завидуешь? – поддела его Наташа, а Никита снисходительно улыбнулся:
– Ничего, старик! Станешь знаменитым актером – и у тебя такой же будет!
– Если вам так нравится мой дом, – здраво заметила Лиза, – то почему бы нам всем не остаться здесь на ночь?
– Увы, детка, – виновато улыбнулся ее дружок, – ты забыла, что у нас что ни вечер – то репетиция.
– И даже пропустить нельзя?
– Да как пропустишь, если мы в этом спектакле главные! – поддержал друга Сергей. – Как говорится в одной старинной французской пословице, без приговоренного казнь не начнут. Нет уж, давайте лучше прикатим сюда после премьеры и останемся на целую неделю. Разумеется, если хозяйка будет не против.
– Еще как не против! – лукаво улыбаясь, подтвердила Лиза. – Попаримся в сауне, а потом голые поваляемся в снегу.
– Я – за! – согласилась Наташа и тут же смутилась от жадного и какого-то чересчур развратного взгляда Никиты, который словно бы предвкушал ее обнаженной.
Тот понял это и отвел глаза, заявив:
– Давайте не будем забегать вперед, а сначала отыграем премьеру. Знаете, что я обнаружил в Интернете?
– Что ты там обнаружил? – наперебой спросили все трое его собеседников.
– В том типе, который будет играть священника, я узнал одного московского актера по имени Эдуард Донцов и решил кое-что проверить… Так вот, оказалось, что этот самый актер таинственно исчез двенадцать лет назад и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу!
– Ну и что? – первым спросил Сергей.
– А то! Хотя в разговоре со мной он категорически утверждал, что не знает никакого Донцова, в Интернете плавает его фотография. Это он, клянусь тенью отца Гамлета!
– Да пусть себе хранит инкогнито, – благодушно заметил приятель, – а мы лучше выпьем и потанцуем…
Пока он включал музыку, Наташа вдруг ни с того ни с сего вспомнила о Евгении.
– Вот кто меня по-настоящему интересует, – заявила она, – и девушка какая-то странная, и все время как-то загадочно молчит, словно бы знает нечто важное, но не хочет нам об этом поведать. А ведь по пьесе мы с ней сестры, поэтому уж со мной-то могла бы пооткровенничать!
– Когда начнешь репетировать с ней свою сцену, то наговоритесь вдоволь, – вяло заявил Сергей, беря невесту под руку, чтобы вывести ее в центр каминного зала.
