показаться экстремальной, но она действует. Общий уровень здоровья, сопротивление инфекциям — все это значительно улучшилось ценой всего лишь нескольких царапин и случайного венерического заболевания.

— Не могу поверить… — Я смотрел на Пенроуза, который улыбался самой зловредной из своих улыбок — он явно был рад случаю выложить мне правду. Он прошелся пальцами по зубам, пробуя на вкус огрызки своих ногтей, в его манерах сквозила смесь самоуверенности и опаски. Я подумал о Дэвиде Гринвуде, идеалисте с его детским приютом, и наконец-то понял, почему он хотел убить Пенроуза. Я спросил: — Гринвуд знал об этом?

— В общих чертах. Он частенько сидел в этом кресле, а я тем временем разбирал наши шахматные партии.

— И он одобрял это?

— Надеюсь. Бедняга. У него были свои проблемы. — Пенроуз наклонился ко мне и коснулся моей руки, пытаясь поколебать мою решимость. — Пол, вы твердо решили сделать это?

— Конечно. Я посоветуюсь с британским консулом в Ницце. Французские власти должны знать, что происходит.

— Понимаю… — Казалось, Пенроуз разочарован мной. — Но позвольте мне дополнить картину кое- какими деталями. Если вы и после этого не передумаете, я не буду стоять у вас на дороге. Это справедливо?

— Продолжайте.

— Во-первых, мне жаль, что вы с такого близкого расстояния наблюдали наши занятия в Фонде Кардена. Для Франсес Баринг никакие законы не писаны. — Пенроуз говорил мягким голосом, и наконец-то вроде бы исчезла рассогласованность на его лице — безвольный рот и настороженные глаза. — Судя по этим ограблениям и вспышкам насилия, вы можете решить, что управленческая верхушка «Эдем-Олимпии» охвачена глубоким умственным вырождением.

— Конечно. В этом нет сомнений.

— На самом же деле это не так. По любому объективному критерию физическое и умственное состояние пяти сотен высших управленцев «Эдем-Олимпии» в сравнении со здоровьем администраторов, обитающих на Манхэттене, в Цюрихе и Токио, просто великолепно. Загляните в клинику — она пуста. Почти никто не болеет, хотя они и проводят сотни часов в год в пассажирских самолетах, где плохая вентиляция и опасность бог знает каких инфекций. Это заслуга создателей «Эдем-Олимпии».

— Я читал рекламные брошюрки.

— Все, что в них сказано, — правда. Но ведь так было не всегда. Когда я четыре года назад приехал в «Эдем-Олимпию», она находилась в состоянии кризиса. Внешне все было великолепно. Сюда успешно передислоцировались огромные компании, и все были довольны и жильем, и возможностями для досуга. Но внутри существовали весьма серьезные проблемы. Почти у всей управленческой верхушки не проходили респираторные заболевания. Их преследовали инфекции мочевого пузыря и воспаления десен. Здоровый администратор после посещения Нью-Йорка валялся неделю в кровати с какой-нибудь перемежающейся лихорадкой. Мы провели тщательные исследования уровней сопротивляемости и были поражены тем, насколько они низки. Но при этом все утверждали, что им нравится в «Эдем-Олимпии» и они с удовольствием здесь живут.

— Они говорили это искренне?

— Абсолютно. Никаких вам симуляций, никакого недовольства. И тем не менее ведущие управленцы и председатели советов директоров постоянно приходили на работу с инфекциями. Хуже того, они все время жаловались на потерю умственной энергии. На принятие решений требовалось больше времени, чем обычно, а кроме того, их мучили тревоги неясного происхождения. Все здесь было поражено синдромом хронической усталости. Мы проверили системы вентиляции и водоснабжения, мы исследовали радоновые выбросы, возникающие при проведении подземных работ. Ничего.

— Болезнь не была физической? Она носила душевный характер?

— Да… Хотя, если говорить точнее, речь нужно вести о взаимодействии этих факторов.

Пенроуз развалился в кресле, расслабленно погрузив свое крупное тело в его кожаную пращу. Я видел — ему нравится быть со мной откровенным и он не сомневается, что сможет склонить меня на свою сторону. В его взгляде не знающего колебаний человека впервые вспыхнул идеалистический огонек, преданность пациентам, заходящая гораздо дальше профессиональных обязанностей. Наблюдая за его ухмылочками и вкрадчивыми гримасками, я понял, что ничего не добьюсь, если буду ему возражать. Чем раскованнее он говорил, тем больше выдавал себя.

Он улыбнулся солнцу и заговорил почти скорбным тоном:

— Когда я приехал сюда, мне показалось, что «Эдем-Олимпия» — преддверие рая. Прекрасный город-сад — архитекторы поработали так, что все здесь на века опережает свое время. Все урбанистические кошмары были сметены одним ударом.

— Уличная преступность, дорожные пробки?..

— Ну, это мелочи. Создатели просто упустили из виду настоящие проблемы. И это немного настораживает. Нравится нам это или нет, но «Эдем-Олимпия» — это лицо будущего. В мире уже существуют сотни бизнес- и техно-парков. Большинство из нас — по крайней мере, большинство людей с университетским образованием — проведут в них всю жизнь. Но у всех этих учреждений есть один общий дефект.

— Слишком много досуга?

— Нет. Слишком много работы. — Пенроуз согнул руки в локтях, а потом уронил их. — В «Эдем- Олимпии» доминирует работа, которая вытесняет все остальное. Мечта о праздном обществе была величайшим заблуждением двадцатого века. Работа стала новым досугом. Талантливые и честолюбивые люди работают интенсивнее и больше, чем прежде. Только в работе видят они смысл жизни. Мужчинам и женщинам, которые возглавляют процветающие фирмы, приходится сосредоточивать все свои силы на решении встающих перед ними задач — каждую минуту в течение дня. Меньше всего они стремятся расслабиться.

— Активный разум не требует отдыха? С этим трудно согласиться.

— Ну и не соглашайтесь. Но творческая работа — сама себе отдых. Если вы получаете патент на новый ген или проектируете собор в Сан-Паулу, то зачем попусту тратить время, стуча резиновым мячом о сетку.

— За вас это могут делать ваши дети?..

— Если они у вас есть. Увы, современный корпоративный город необыкновенно талантлив, населен взрослыми и практически бездетен. Оглядитесь в «Эдем-Олимпии». Никакого отдыха, никакой общественной жизни или вечеринок. Сколько раз вас приглашали в гости за последние четыре месяца?

— Трудно припомнить. Очень немного.

— Если хорошенько подумать, то практически ни разу. Обитателям «Эдем-Олимпии» некогда напиваться вместе, некогда изменять женам и мужьям или ссориться с подружками; у них нет времени на романы, они не домогаются соседских жен, даже друзьями не могут обзавестись. Они не могут себе позволить расходовать энергию на гнев, ревность, расовые предрассудки и те более серьезные мысли, на которые все эти вещи нас наталкивают. Здесь нет социального напряжения, которое вынуждает нас признавать слабые и сильные стороны других людей, наши обязательства перед ними или чувство зависимости от них. В «Эдем-Олимпии» нет никаких взаимосвязей, никаких эмоциональных уступок, благодаря которым мы чувствуем, кто мы такие.

— Но вам же здесь нравится. — Я пытался говорить шутливым тоном. — В конечном счете, «Эдем- Олимпия» и в самом деле — рай. Это имеет какое-нибудь значение?

— Надеюсь. — Подхватывая мою интонацию, Пенроуз обнажил в улыбке зубы. — Социальный порядок необходимо поддерживать, в особенности если речь идет об элитах. Самое большое достижение «Эдем-Олимпии» в том, что здесь нет необходимости в личной нравственности. Здесь живут и работают тысячи людей, которым не приходится принимать ни одного решения, связанного с понятиями «плохо» или «хорошо». Нравственный порядок встроен в их жизни вместе с ограничениями скорости и системами безопасности.

— Вы говорите, как Паскаль Цандер. Это жалоба шефа полиции.