потер ее лицо большим пальцем. — Мне он нравился. Это он меня сюда устроил.

— Но он убил десять человек. Почему? У вас такой вид, будто вы знаете.

— Не знаю. Доктор Гринвуд был прекрасным человеком. Просто он слишком долго прожил в «Эдем- Олимпии».

Я стоял у самого бассейна, вглядываясь в его глубины. Жаркое солнце породило в воде контурную карту замысловатых потоков, проецирующуюся на выложенное плиткой дно, но я все же различал дрожащие контуры серебряной монетки под доской трамплина. За моей спиной разбрызгиватель снова начал поливать лужайку, и вода намочила подушки на креслах, которые Гальдер передвинул в поисках улик. Траву испятнали беспорядочно смешавшиеся отпечатки каблуков — словно рисунок безумного индейского танца. Сырой дерн напомнил мне об испуганных движениях русского, о запахе его пота и отчетливых царапинах на его кожаном пиджаке.

Я отошел от бассейна и направился по следам незваного гостя к насосной. Задвижка на деревянных дверях была сорвана, и я увидел электромотор, подогреватель и таймер. Места внутри было немного, и все оно было заполнено мешками с очистителем — хлорным порошком, который мсье Анвер засыпал в загрузочную емкость. Дважды в день мягкий порошок распылялся в воде, где образовывал млечные волны, растворявшие едва заметный осадок человеческого жира на стенках вдоль уровня воды.

Я провел рукой по ближайшему мешку из вощеной бумаги. Мешок не был вскрыт, но порошок тоненькой струйкой высыпался на пол из дырочки. Я сел, вытянув ноги перед собой, взял мешок в руки и вытащил на цементную площадку. В плотной бумаге обнаружилась вторая дырка размером с детский указательный палец, и холодноватый порошок хлынул мне на колени.

Я разорвал бумагу между двумя дырками и сунул руку в гущу липких гранул. Оказавшись под солнечными лучами, крупинки начали таять, они потекли между моими пальцами, на которых остался какой- то помятый кусочек серебра, похожий на скрученную монету. Я очистил его от влажного порошка и с удивлением уставился на деформированную, но безошибочно узнаваемую пулю скорострельной винтовки.

Я перевернул мешок и высыпал порошок на площадку. Между моими коленями оказалась еще одна пуля — явно такого же калибра и с такой же маркировкой и тоже помятая от удара о твердую, но неровную поверхность.

Я отложил пули на землю, полез в насосную и принялся ощупывать остальные мешки. Их вощеная поверхность нигде не была нарушена; на насосном оборудовании следов пуль тоже не было видно. Я подумал, что мешки эти оставались здесь с тех, самых пор, когда после смерти Дэвида двигатель выключили. Снова включив двигатель за несколько дней до нашего приезда, мсье Анвер решил не трогать порванный мешок.

Я осмотрел деревянные двери — панели гладкие на ощупь, свежепокрашенные, только-только со склада. На сверкающих хромированных петлях не было ни царапинки — их недавно вставили в старую раму. Я рукой смахнул остававшиеся передо мной крупинки и стал ощупывать цементную площадку перед дверью. По гладкому цементу недавно прошлись абразивной щеткой, и металлические щетинки оставили на твердой поверхности едва заметные канавки, словно кто-то хотел уничтожить пятна или выбоины.

Я ощупал пули и пришел к выводу, что деформировались они вовсе не от удара о деревянную дверь или о содержимое мешков. Всю убойную силу этих пуль поглотил более крупный объект с костной начинкой. Охранник или заложник упал у дверей этой насосной, а потом был расстрелян с близкого расстояния — сам застрелился или убит кем-то другим.

Я услышал стрекот цикад в саду семейства Ясуда и увидел, как над кортом мелькают стрекозы. Если верить Уайльдеру Пенроузу, трое заложников были убиты в гараже. Я представил себе скоротечную перестрелку перед домом, где на последнем рубеже обороны Дэвид Гринвуд отбивал натиск охранников и жандармов. Убийство заложников было актом отчаяния, и он, сделав это, сел перед насосной, готовый покончить с собой. Он посмотрел в последний раз в небеса Лазурного берега, и тут в игру вступили полицейские снайперы.

Но никто не смог бы сделать два выстрела, приставив винтовку к собственной груди и нажимая на спусковой крючок большим пальцем. Кто бы ни был жертвой, но у плавательного бассейна перед этим тихим и изящным домом произошла расправа.

По дороге курсировал «рейндж-ровер» службы безопасности, и водитель, проезжая мимо, приветственно махнул мне рукой. Я стоял у гаража с пультом в руке. Дверь бесшумно пошла вверх, и внутрь хлынул свет, заполнив собой пространство на три автомобиля, с деревянными полками на задней стенке.

Хотя Пенроуз и убеждал нас, что гараж перестроен, основа осталась нетронутой. Бетонный пол был залит по меньшей мере года за три до нашего приезда — на нем остались пятна от масла, вытекавшего из самых дорогих на Лазурном берегу автомобилей. На полках я разглядел канистры с антифризом, а рядом — бутылки с жидкостью для бачка омывателя и инструкцию владельцу «опель-дипломата».

Я внимательно обследовал пол, потом осмотрел стены и потолок — нет ли там каких-нибудь следов стрельбы. Я попытался представить себе заложников, как они жмутся друг к другу, как щурятся от яркого света, когда Гринвуд в последний раз входит в гараж. Но ни выщербин от пуль, ни следов ремонта бетонных опор нигде не было видно, да и пол, судя по всему, никак не обновляли после трагедии.

Почти наверняка трое людей — злополучные шоферы и инженер — были убиты где-то в другом месте. Я подозревал, что по меньшей мере один из них был застрелен в саду, когда сидел, прислонившись спиной к дверям насосной.

Я опустил дверь гаража и оперся на теплую крышу «ягуара». Было начало седьмого, и первые машины потянулись из Канн в жилые кварталы Граса и Ле-Канне. Но в «Эдем-Олимпии» царила тишина — высокое начальство и обслуживающий его штат сотрудников оставались на рабочих местах. Джейн просила меня забрать ее из клиники в 7.30, когда завершатся последние встречи ее комитета.

Я вышел в сад. Мои руки и грудь покрывала испарина — так напугало меня увиденное в гараже. Я ожидал, что окажусь в камере ужасов, но обыденность заброшенного пространства ударяла по нервам куда сильнее, чем кровавые пятна на стенах.

Я стянул с себя рубашку и остановился перед трамплином. Успокаивая разгулявшиеся нервы, я всматривался в пегое дно, в этот спокойный и наполненный солнцем мир, существовавший только в глубинах бассейна. Плавунец ухватил тонущую муху и метнулся прочь. Когда поверхность успокоилась, я увидел блестящую завязь монетки — сверкающий глаз, ждущий меня.

Я нырнул в бассейн, разгреб пену на поверхности и вдохнул побольше воздуха, а затем повернулся на бок и снова нырнул к серебряной жемчужине.

Глава 7

Происшествие на парковке

— Это винтовочные пули, у них стальной наконечник, — сказал я Джейн в ее кабинете в клинике. — Возможно, стреляли из армейского оружия. Две пули были в насосной. А третью я час назад выловил из бассейна.

Я склонился над столом и выложил три пули в пустую пепельницу; Джейн стояла с другой стороны и смотрела на меня. Пепельница эта, украденная из паба в Ноттинг-Хилле{36} , действовала на меня успокаивающе, свидетельствуя: что-то от прежней, бесшабашной Джейн сохраняется и здесь, в этом храме основательности.

Джейн молчала, закутавшись в свой белый халат — совсем крохотная в черном кожаном кресле, похожем на кресло астронавта. Она потрогала пули кончиком карандаша и, опережая меня, подняла руку.

— Пол, только не беспокойся из-за этого.

Она изображала из себя заботливую дочку, которую больше волнует содержание адреналина у меня

Вы читаете Суперканны
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату