Весь этот разговор слышал Блоха и передал атаману.
— Предадут они меня. Ведь злодеи.
— Не думай, Андрюха. Я рудничных за ними приставил доглядывать. Эти, брат, не выдадут.
Железный караван с Шайтанки, с заводов господина Ширяева, миновал Нижне-Чусовские городки. До устья оставалось меньше полета верст. Течение было тихое. Усталые бурлаки медленно шевелили веслами, благо ночь подходила к концу; караванный в домике на головной барке храпел во все носовые завертки, и лоцман клевал носом.
В туманной мгле никто из сплавщиков не видал и не слыхал, как две лодки, одна с правой, другая с левой стороны, вдруг очутились у самых бортов. Из той и из другой прыгнули на барку незнакомые люди…
Караванный проснулся от шума, совершенно необычного. Это были возгласы, похожие на слова воинской команды.
— Стоять всем недвижимо! Спускать якорь!
Послышался скрежет железной цепи — якорь, действительно, спускали.
Караванный перекрестился широким крестом и, вспотев от страха, встал с постели, хотел было открыть дверь, но побоялся. Кто-то властно постучал.
— Отворяй да поживее.
Пришлось открыть. В полумгле наступающего утра караванный увидел двоих: один был худ, как скелет, — его лицо показалось караванному до того знакомым, что стало еще более страшно. Второй, помоложе, с шапкой буйных золотистых кудрей, сказал почти весело:
— Не узнаешь, Захар Кузьмич? Когда-то вместе до Лаишева плавали.
— Не признаю, родимые… Да воскреснет бог и расточатся врази его. Чур меня, нечистая сила!
— Ну, молитва тебе не поможет… Распечатывай сундук с деньгами и рассчитывай народ на этой и на прочих барках.
К караванному тотчас вернулся здравый рассудок.
— Как же так? Ведь деньги-то господские. Я на то права не имею.
— Знаем, что скупенек ты так же, как и господин Ширяев. Только обижать людей и обманывать не годится. Доставай деньги.
— Да что вы, братцы? Смилуйтесь!..
Тут худой подошел к караванному вплотную и ткнул его двухствольным пистолетом прямо в лоб.
Ощутив зловещий холод стали, тот затрясся мелкой дрожью и, уже ни слова не говоря, достал из-под подушки ключ. В железном ларце певуче звякнул замок. Кто-то услужливо зажег свечу, и при колеблющемся ее свете на стол посыпались серебряные и медные монеты.
Бурлаки столпились возле дверей. Слышалось громкое дыхание и приглушенные возгласы.
— Вот когда счастье-то привалило!
— С деньгами теперь по домам пойдем.
— Да кто они, наши милостивцы?
— Не спрашивай: видать, добрые люди.
Когда на столе образовалась большая светлая груда серебра и меди, атаман скомандовал:
— Становись в затылок! Заходи по очереди…
Барка неподвижно стояла посреди реки.
Там, где в Каму впадает речка Гаревая, на веселом душистом лугу сошлись оба отряда: Рыжанка и атаманши Матрены.
С радостью увидел Андрей, что не изменилась Матрена. По-прежнему из-под черных мохнатых ресниц сияли серые, как сталь, притягивающие глаза. Усмехаясь, шла она навстречу.
— Я тебя поджидала. Думала, все равно с тобой свижусь. Слыхала про тебя. Знаешь, как на Каме тебя зовут? Атаман Золотой.
— И я ожидал, что снова встречу тебя.
— Помнишь, как просился в мою шайку? Теперь бы я, пожалуй, такого молодца взяла с радостью.
Они любовались друг другом.
Андрей не говорил ни слова, только смотрел на любимую. Матрена заметила его смущение.
— Ну, что ж, будем в молчанки играть? Помоложе ты, ровно, бойчее был. Пойдем в мой курень гостевать.
Андрей отдал распоряжение ставить палатки.
На лугу люди двух отрядов знакомились друг с другом, рассказывали о своих приключениях, о схватках с воинскими командами. Среди людей Матрены Андрей заприметил рыжеусого парня и стал припоминать, где он видел его. Тот, в свою очередь, тоже уставился на Андрея.
— Таракан?
Да, это был Таракан, когда-то спасший его от смерти в холодных водах Камы.
— Вот где встретились!
— Переходи ко мне в команду.
— Кабы Матрена не обиделась? Ведь я у ней в первом десятке состою.
— Ну, гляди сам.
Встретил он и есаула Мясникова. С ним поздоровался молча.
Зато у Блохи с атаманшей встреча была самой дружеской.
— Матренушка!.. Родная ты моя, — всхлипывал Блоха, обнимая могутные плечи красавицы.
— Здорово, земляк.
В синих сумерках плыл горьковатый дымок. Разбойники зажгли костер и поставили на него таган. Над рекой, над лугом полилась песня, раздольная, проголосная.
Тоска по неудавшейся жизни звучала в песне, и было грустно слушать ее здесь, над речным простором, из уст людей суровой судьбы, для которых не было другой дороги, кроме как на виселицу.
— О чем задумался, атаман Золотой? — услышал Андрей сзади голос Матрены и вздрогнул от чувства неизъяснимой радости, пронизавшей все его существо.
— Вот о чем думаю. Соединиться бы нам да ударить по слободам, по заводам, волю дать людям.
Атаманша повела крутым плечом.
— На что это? Сколько своих потеряешь на таком деле.
Андрей взял ее за руку, горячую и сильную.
— Матрена! Нам бы с тобой век не расставаться.
Женщина тихо засмеялась и ответила раздумчиво:
— Не пара мы с тобой, милый, к тому ж и воли я попробовала. Ничьей женой уж не стану… Слышишь? Ничьей… Да и разве такая тебе нужна? Ты ведь молоденький.
Она быстро отошла к костру, налила себе полную чарку вина.
