— Собирайте к конторе рудничных!
Старший прибежал в казарму и не своим голосом завопил:
— Айдате к конторе! Невиданные дела творятся.
— Что случилось, Кузьмич?
— Сам не знаю, что. Ступайте скорей.
Вскоре возле конторы сгрудилась толпа рабочих.
— Братья! — обратился к ним кудряш. — Сам я когда-то выматывал последние силы здесь, на рудничной работе. Я знаю, как вы страждете. Теперь вашим мукам пришел конец. Кто хочет, идите в родные места, кто не хочет, оставайтесь здесь. Начальство ваше — вот оно. Судите его сами. Доброе было — пусть живет, худое — казним.
— Казнить! Казнить! — заревела толпа.
— Таких кровопийцев земля не примет.
— На виселицу их!
К смотрителю и штейгеру протянулись десятки рук. Истощенные непосильным трудом и голодом люди точно враз обрели силу.
Часть рудничных с криками окружила караульню, где засели стражники.
— Сдавайтесь, шкуродеры!
Из окна вырвался огненный язычок, грянул выстрел, в толпе послышался стон и вслед за ним яростный вопль.
Атаман подошел к казарме.
— Бросайте ружья или сожжем вас.
Это подействовало.
— А убивать не будете?
— Получите, что заслужили. Народ вас судить будет.
В казарме наступило молчание.
— Тащите, братцы, соломы!
В окно протянулась длинная тяжелая фузея и брякнулась оземь.
— Ну, Блоха, — сказал атаман, обращаясь к своему неразлучному спутнику, — доброе мы дело сотворили, пора уходить, пока воинскую команду не выслали…
— Неплохо бы нам охотников здесь набрать, — предложил Блоха.
— И то верно.
— Кто с нами желает по вольной воле жить, злых господ кистенем глушить, подходи и товарища с собой веди! — звонко выкрикивал Блоха.
Подошло человек двадцать. Из них Блоха отобрал шестерых, более крепких и молодых.
— Нам лечиться негде и некогда.
Привел их к атаману. Тот поглядел и головой покачал.
— Да ты ладом смотри. Чем не богатыри?
— Уж больно тощи: кожа да кости.
— Были бы кости — мясо нарастет. Главное, чтобы сердце было ярое. Верно, ребята?
— Верно, верно, — загалдели все шестеро. — Возьми нас, атаман, не покаешься.
— Ну, уж так и быть — возьму.
Рудничные обрадовались и разобрали брошенные стражниками ружья.
Стражники, вышедшие из казармы, угрюмо ожидали решения своей участи и тоскливо поглядывали на ближнюю сосну, на сучьях которой в предсмертных судорогах извивались тела смотрителя и штейгера.
На Аят-Уфимский завод брели бесконечными дорогами, глотая пыль, тридцать семей. Шли они не своей волей, четверо стражников с приставом во главе сопровождали «переведенцев» до места назначения.
Впереди шли самые выносливые, в конце двигались подводы с больными и престарелыми, с домашним скарбом и провизией.
Пристав, почерневший от дорожной пыли, то и дело замахивался нагайкой.
— Скоро ли я от вас избавлюсь?.. Эй, ты, шагай!.. Гляди, исполосую…
Высокий смуглый мужик с суровым лицом, шагавший впереди, даже не обернулся на оклик, только туже сжал брови. Рядом с ним шли его жена и сноха с ребенком на руках.
— Терпите, родные, — говорил он вполголоса.
А они, хотя слышали эти слова уже много раз, все-таки отвечали.
— Не заботься о нас. Потерпим.
Люди с трудом передвигали смозоленные, натруженные ноги. Скрипели деревянные колеса телег.
В бесконечную даль тянулся великий Сибирский тракт. Ветер шевелил зеленые космы плакучих берез, посаженных вдоль дороги. Шли «переведенцы» мимо полей, где волнами колыхалась спелая рожь, шли мимо целин, до которых не касалась рука землероба. А земля была вся в цвету, и голову кружило от запаха трав.
Шедший впереди мужчина тоскующим взглядом глянул на пустоши: вот бы где приложить руки. Да и не один он поглядывал с тоской на землю, ждавшую человека.
— Стой! — послышался неожиданный окрик.
Обоз остановился. Передние видели, как пристав поворотил лошадь. Из-за придорожных кустов выходили незнакомые люди с фузеями, с копьями.
— Стой! — снова послышался крик, затем звонко хлопнул выстрел, и пристав, взмахнув руками, повалился с лошади. Из кустов вышел рослый парень. В руке он держал длинноствольный пистолет.
— Воля! — крикнул он. — Идите куда кто хочет. Злодейской власти нет больше. Жалую вас волей. Будьте счастливы!
— Будь счастлив и ты! — дружно отозвалась толпа.
— Здрав будь, атаман! Спасибо тебе! — гаркнул смуглолицый.
Стоявшая рядом с ним жена его благодарно говорила:
— Золотой ты наш…
Молодушка, стыдливо глянув на кудряша, молвила про себя:
— А ведь и впрямь — золотой.
Вольные люди сидели на лесной поляне. Неподалеку журчал горный ключ. Вся лужайка, как снегом, была усыпана ромашками.
Разбойники, сытно пообедав, перебрасывались шутками. В одном месте шел разговор между самыми старыми членами шайки — Чижом, Трехпалым, Шкворнем и Косой Пешней.
— Удачлив наш атаман, — говорил Шкворень.
— Хоть и удачлив, — возразил Чиж, — да Прибытов нам поживиться давал… Дуваны при нем во какие богатые были.
— Угу, — бормотнул Трехпалый.
— Этот за мирское дело стоит.
— А кто нам, дуракам, спасибо за то скажет. Все одно петля ждет. Так не лучше ли пожить всласть?
— Угу, — подтвердил Трехпалый.
— Душа у тебя волчья, хоть ты и Чиж, — вмешался Косая Пешня. — Тебя вместе с Прибытовым тогда же бы пристрелить…
— Кого пристрелить? — спросил подошедший Юла.
— Тех, кто о Прибытове плачет.
— Не плачем, а головы под топор подставлять не желаем. Сколь ни велика добыча, всю раздаем мужикам. Не согласный я с этим. Зря Прибытова убили.
— А что, ребята! Тот хоть и сволочь был, зато с ним вина-то сколь попили, — вздохнул Юла.
