больше приходил к мысли, что атаман — негодяй.
Двери распахнулись, и разбойники прошли в комнату, где стоял длинный, накрытый белой скатертью стол.
Атаман важно сел в передний угол.
— Садись и ты, барыня, и пускай твои девушки тоже садятся с нами. Мы люди веселые, простые. Любим попеть, попить, погулять.
Дуняша и три ее подруги стали прислуживать. Стол уставили яствами. Разбойники расположились за ним, подливали вино и хозяйке и девушкам. Те боялись перечить. Атаман, усмехаясь, пристально и жадно поглядывал на Дуняшу.
— А ну, красавицы, спойте нам веселую… И ты, барыня, пой.
Девушки запели величальную, пела с ними и госпожа Красильникова. Андрей, стиснув зубы, наблюдал за пиршеством. Ему хотелось швырнуть в лицо Прибытову тяжелый кубок. Ненависть кипела в нем.
пели девушки не очень складно, с испугом поглядывая на незваных гостей. Атаман встал и махнул рукой: все поняли этот знак и направились во внутренние покои искать денег и драгоценностей. Андрей, как обычно, ничего себе не брал.
— Праведником хочешь быть, — говорил ему Юла. — В рай нас с таким рукомеслом все одно не пустят.
Он подмигнул.
— Гляди, Рыжанко, атаман-то никак девку поволок.
Андрей выскочил на двор и увидел, что Прибытов тащит в амбар Дуняшу. Девушка отбивалась изо всех сил и разорвала у атамана ворот рубахи.
— Оставь ее! — крикнул Андрей, отбросив Прибытова. — Ты что задумал?
— Не твое дело, — отвечал тот сквозь зубы и потянулся за пистолетом.
— Не мое дело, а наше!
Разбойники начали сходиться на крик. Подошли Косая Пешня, Блоха, Трехпалый, Чиж, Чебак и Шкворень. Стали расспрашивать, что случилось.
— Да вот девку хотел опозорить.
— Нехорошо, Иван, — осудил Шкворень.
— На нас за такие дела весь народ обиду будет иметь, — сказал Блоха. — Разве можно такое?
— Эх, атаман, атаман, — укоризненно покачал головой Чебак. — Еще кабы барского помету была девка, а то ведь своя сестра, крепостная!
— Пошел вон!
— Нет, мы этого так не оставим.
Прибытов глянул волком.
— Что же, судить меня задумали?
— Судить и будем, — строго сказал Андрей, заряжая пистолет.
— Кончай его, Рыжанко! — крикнул Блоха.
— Ах, вот вы как! Ну, я вам не дамся, рачий глаз…
Он не договорил: Андрей выстрелил ему в лоб. Прибытов сделал судорожный шаг вперед и ткнулся ничком.
Это так быстро произошло, что разбойники не успели опомниться и растерянно смотрели на Андрея, на дымящийся пистолет в его руке, на распростертое тело своего атамана.
— Ладно ты его, — проговорил Чебак.
— А теперь что? Без головы остались, — недовольно сказал Чиж.
— Атамана выбирать надо. Нельзя без атамана, — выкрикнул Юла. — Пускай Чиж будет атаманом.
— Нет, Юла, — ответил Чиж.
— Знаем мы вас, дружков, — усмехнулся Косая Пешня. — Вздернуть на осину — ни который не перетянет.
Поднялась разноголосица.
— Пускай Шкворень атаманит.
— Юла!
— Чиж!
— Юла!
Тогда раздался звонкий тенорок Блохи.
— Пусть Рыжанко будет атаманом. Он творил суд над Прибытовым — ему и власть.
Опять поднялся галдеж. Особенное недовольство выражали Юла и Чиж. Но Блоху поддержали Косая Пешня, Чебак, Шкворень, Заячья Губа — старшие по годам члены шайки, и Андрей стал атаманом.
— Похороните его, — распорядился он, кивнув на труп Прибытова.
Ничего не взял новый атаман в усадьбе.
— Видал, какого змея на шею посадили, — шептал Чиж Юле…
В последнюю минуту подошла Дуняша.
— Возьмите меня с собой.
— Куда же мы тебя, дурочка, возьмем? Ведь нам во всяких переделках доведется бывать.
— Не боюсь ничего, только бы с вами.
— Нет, Дуняша, оставайся…
Андрей уже сидел в лодке, а Дуняша по-прежнему стояла на берегу. Враз поднялись и опустились весла. Напряглись мускулы и, разрезая речную гладь, лодка птицей метнулась вперед. Девушка шла по берегу и прощально махала платком.
На Кленовском руднике рабочий день начинался рано, по Кичигам — часа в четыре утра.
Тяжелым сном спала казарма: рудничные вздрагивали во сне, храп прерывали стоны, всхлипыванья. Люди и ночью не отдыхали, переживая дневные муки. Больные тихо стонали — до аптеки было не меньше ста верст. Оставалось одно — умирать.
В эту душную летнюю ночь старший по казарме проснулся, как обычно, в положенный час, ожидая, что ударят в колокол, висевший возле рудничной конторы. Вот-вот послышатся знакомые звуки, и он крикнет:
«В добрый час, во святое времечко! На работу, детушки!»
И с нар, звеня цепями, поднимутся десятки людей. Они торопливо съедят по ломтю ржаного хлеба, круто посыпанного солью, и пойдут выполнять ненавистный урок.
Долго ждал старший сигнала к работе, да так и не дождался.
«Что за притча?» — подумал он и вышел из казармы. Край неба над горой уже светлел. Старший пошел к конторе. Возле нее стояло несколько человек с ружьями, такие же вооруженные сторожили кордегардию, где жила рудничная охрана.
— Скоро ли бить-то будут? — робко спросил старший у одного из вооруженных.
Тот оскалил белые зубы.
— Скоро будут бить ваших начальников.
Старший оторопел. Он еще больше изумился, когда увидел, как из конторы вышли в одном исподнем белье смотритель рудника и штейгер. За ними с пистолетами в руках шел незнакомый кудрявый детина, рядом с ним бородатый тощий мужик с саблей наголо.
