Пришлось покориться. Первый раз Андрей почувствовал, что злая воля этого человека тягостна ему, и пожалел о вступлении в шайку.
Солнце пряталось за горы. Прохладней и длинней ложились тени. На берегу караулил лодки Трехпалый, большой взлохмаченный парень. Был он из приписных с какой-то дальней волости. Все сотоварищи казались Андрею необычными, озлобленными на жизнь, на людей. Неохотно рассказывали о себе, о своем прошлом.
Глядя на них, Андрей не один раз спрашивал себя: как могло случиться, что он связал свою судьбу с их кромешной судьбой? Единственно отрадное в этой жизни, сулившей опасности и смерть под кнутом палача или от солдатской пули, заключалось в вольной волюшке.
С первого же раза не поладил Андрей с атаманом.
Когда трое разведчиков доложили, что усадьба господина Красильникова недалеко от Елабуги, большая и богатая, атаман так и загорелся.
— Богатая, говорите? А дворни много?
— Богато и дворни.
— Дворню перебьем. Главное, чтобы с налету взять.
— За что же дворню-то, атаман? — спросил Косая Пешня, исподлобья глядя на Прибытова.
— Только и живем, что разбоем, — поддержал Чебак.
— А я так полагаю, — сказал Андрей, — господское добро раздать дворовым.
— Вишь ты какой добрый!
— Он в святые метит, — подковырнул Юла.
— Я не святой, а бедных людей обижать не хочу.
Набег был кровавый. Красильникова с сыном Прибытов застрелил собственноручно, имущество разграбили, но дворовые не получили ничего. Разбойники на нескольких подводах вывезли барское добро. После дувана начался кутеж.
— Волчий праздник, — сказал Андрей.
Вдругорядь поссорились они в селе Тихие горы. Здесь Прибытов грабил поповский дом. Андрей не участвовал в набеге, но тоже был в селе. У ворот дома стоял на карауле Блоха.
— Гляди-ка, что Иван-то вытворяет. Пытает попа.
— За что?
— Спроси.
Андрей зашел в избу. В ней было дымно, пахло горелым мясом. Под матицей посреди комнаты над горящими вениками висел старик. Он стонал и корчился от боли. Прибытов свирепо глядел на него.
— Не скажешь, где деньги, — до смерти замучу.
— Все отдал. Больше ничего нет, — прохрипел тот.
— Мало.
Андрею стало жаль старика и противно было глядеть на такое мучительство.
— Отпусти его, Иван.
Прибытов поглядел волком.
— Я здесь хозяин.
— Над чужой жизнью ты не хозяин. Бей того, кто противится, а беззащитного нечего мучить. Злодейство это.
— Молчать!
— Я тебе говорю, оставь старика.
Атаман выхватил из-за пояса пистолет, Андрей вытащил свой. Оба стояли друг против друга, полные бешеной ненависти. Разбойники бросились их разнимать.
— Опомнитесь!
— На кого руку поднимаете? Брат на брата!
Старика отвязали, он упал на пол. Атаман молча вышел из дома. По улице брели пастух с подпаском. Пастух трубил в берестяную трубу, и она издавала дикие, заунывные звуки. Начинался обычный трудовой день. Мычали коровы, и горластые петухи, заливаясь во всю мочь, заводили утреннюю перекличку. Собака лаем провожала разбойников. Прибытов разрядил в нее пистолет.
— Душегуб! — бросил ему Андрей, тот злобно усмехнулся.
Прошло, должно быть, не больше месяца жизни в разбойничьем отряде, а уж Андрею захотелось покончить с ней. Он испытывал недовольство собой и товарищами.
Те же чувства владели и Блохой. Он перестал даже напевать и насвистывать любимую песню и все чаще стал заглядываться на другой берег, за Каму. Подолгу сидел на откосе и покуривал трубку, сердито сплевывая. За этим как-то и застал Андрей старого бродягу.
— Далеко ли хочешь прыгнуть, Блоха?
— Чего зубы скалишь? Самому, небось, тошно?
— До того тошно, что вот-вот сбегу.
— Да, брат Рыжанко, залетели мы с тобой не в ту стаю. Ребята-то здесь ничего, да начальник такой варнак, каких свет не родил…
— Они слушаются его.
— Ну, знаешь, куда голова, туда и ноги.
— Да, Блоха, не о том я думал, когда соглашался идти с ними. Думал, бедным будем защитой, начальству — грозой, а тут одни грабежи да насильство.
— При таком деле, конечно, святым не будешь, но этот черт… он родную мать убьет и за грех не почтет… Кончить надо его, Рыжанко, либо самим отсюда убираться, — неожиданно заключил Блоха и, набив табаком трубку, выжидающе посмотрел на Андрея. Тот молчал.
— О чем думаешь?
— Думаю, что добьюсь своего.
Чем дольше жил Андрей в шайке, тем больше приходил к мысли о том, что идет он не по правильному пути, что за правильный надо драться.
За шайкой гонялись воинские отряды, но разбойники были неуловимы. Почти все они выросли на берегах Камы и отлично знали местность. На двух косных лодках носились они вверх и вниз по реке, останавливаясь в тихих заводях или у крутояров, в тени кустов тальника.
В середине лета совершили набег на село Полянки. Здесь жила барыня Красильникова.
Варвара Сергеевна была еще не старая женщина, полная, белолицая, с замашками настоящей помещицы. Деньги у ней сохранились, и она не отказывала себе ни в чем. Дом был строен на городскую ногу: с мезонином, с оранжереей, с фонтаном в саду.
Вот сюда-то и нагрянула шайка атамана Прибытова.
Рослая пригожая деваха встретила разбойников в воротах. У ней были серые глаза с черными ресницами, широковатый, чуть вздернутый нос, маленький свежий рот и толстая русая коса.
— Как тебя зовут, красавица? — спросил атаман.
— Дуня.
— Вот, Дуняша, дело-то какое. Поди скажи своей госпоже: гости, мол, с Волги-матушки прибыли. Пусть сама пожалует встретить, да угощенье чтобы было по чести.
Девушка изменилась в лице и, сверкая босыми ногами, побежала доложить о непрошенных гостях.
Красильникова, встревоженная, вышла на крыльцо. Прибытов насмешливо церемонно раскланялся с ней.
— Побывали мы в гостях у вашего мужа, теперь вот и к вам приехали. Извиняйте за беспокойство.
Женщина, обморочно побелев, с ужасом глянула на убийцу мужа и сына. Она не знала, что делать, и стояла бледная, с дрожащими губами.
— Веди, барыня, в покои. Чествуй дорогих гостей.
Прибытов издевался. Ему было приятно внушать страх. Андрей не первый раз замечал это и все
