бежать.

Анна Павловна стояла сама не своя и не знала, что отвечать. В это время вошел Васин папа, а с ним доктор.

— Вася, — сказала она мужу, — давай окрестим Васеньку.

— Что?! — У того от возмущения вытянулось лицо. — Опять?!

— Да ты посмотри! — Она подала ему стеклышко.

Долго он смотрел... Наконец отшвырнул стеклышко.

— Бред это все! Не желаю я на ерунду смотреть!

— Что такое? — К Василию Ивановичу подошел доктор.

— Да вот, Давид Ниссоныч, моя благоверная, — он указал на Анну Павловну, — крестить Ваську предлагает!

— Что?! — Давид Ниссонович, казалось, сейчас съест маму своим жабьим ртом. — Вы же образованный человек, Анна Пална, успокойтесь. Все будет в порядке.

— Ничего не будет в порядке, — сказала Катя. — Если его не окрестить — умрет.

— Да кто ты такая?! — взорвался Васин отец. Он схватил стеклышко, бросил об пол и раздавил его каблуком.

Катя повернулась и плача пошла вон. Когда она пришла домой в слезах, мама и папа, ничего не понимая, бросились ее успокаивать и еле допытались, что произошло.

— М-да, — сказал папа. — Если б у нас так прижало, я бы, пожалуй, крестил.

— Это ты сейчас так говоришь, после зеркала да летанья в потолок. — Мама серьезно посмотрела на него.

— Может быть, и так, — буркнул папа.

Зазвонил телефон. Это была тетя Лена: она, плача, рассказала, что случилось с дядей Лешей. Он лежит пластом, плачет и говорит: «Все пропало, все пропало».

Папа не знал, как помочь тете Лене. Сказать, чтоб дядя Леша плюнул на свою душеловку, — пустые слова: он тогда перестанет быть дядей Лешей, а это невозможно. Успокаивать — тоже не выйдет ничего, ибо не может быть успокоительных слов для одержимого. Промямлил папа что-то в трубку — и дело с концом. А вечером состоялся самый неожиданный визит: пришел Петя. Начал он с того, что в ближайшие дни зеркало вернет.

— Да что ты, Петя! — мама замахала руками. — Оно теперь твое.

— Маня, — сказал Петя сурово, — что я сказал, то сказал. Оно мне уже будет ни к чему. Оно свое сделало. Волки в лесу появились, Манечка, — сказал Петя и засмеялся.

— Какие волки? — удивилась мама.

— Злые и клыкастые, но не нашлось еще на Петю клыка.

Потом Петя с папой пили коньяк, который принес Петя, и уже совсем поздно, когда они были изрядно пьяные, Петя повторял, обращаясь к папе:

— Я крестил своих детей, потому что я русский человек. А Васька, — имеется в виду Василий Иванович, — тот просто болван, хоть и образованный.

Так, по-разному для всех, закончился этот день, третий день после великого праздника — Благовещения. Утро следующего дня началось с того, что ни свет ни заря заявился дядя Леша. Он принес назад стеклышко. Вся семья всполошилась, увидев дядю Лешу. Уж очень страшно и больно на него было смотреть.

— Алексей, тебе уехать надо, развеяться, — сказал папа.

Дядя Леша ничего не видел и ничего не слышал. Он был точно лунатик. Ох уж эти ученые! Посидел он, отказался от завтрака, походил туда-сюда, тупо на все глядя.

— Лешка, — воскликнула