выпученные глаза. Лица и голоса, одни за другими. Ганс Гут, складывающий книги в повозку… Лошадь, уже готовая, что ее сейчас впрягут: маленький книготорговец, не готовый к битве и стремящийся вернуться в свою типографию.
Через миг — что-то рвется, механизм ломается, ноты звучат фальшиво, с треском, сливаясь в единый гул. Краски смешиваются на палитре памяти. Воспоминание умирает, сменяясь смятением ужаса.
ГЛАВА 29
Знамение.
Полосатая, пылающая, пурпурная радуга неожиданно появляется за холмами и за войсками Филиппа прямо перед восторженными взглядами униженных.
На мгновение она, не предвещавшаяся дождем в чистом небе, уничтожает страх — символ искупления, уже изображенный на наших обветшавших знаменах из белого полотна, знак народа Божьего, поднявшегося приветствовать звук труб небесных, который звучит перед тем, как всем воздастся по заслугам.
Грохот… Повсюду дрожит земля… Недра разверзаются, чтобы поглотить их… Дрожит земля… идет трещинами… закручивается… гудит… плывет — из нее извергается мощь Господня.
Кулак, размером с человека, повергает меня, оглушенного, на землю, лицом в грязь. Я переворачиваюсь на бок, услышав стон — это мужчина со сгустком крови и костями вместо лица. Новые взрывы… Пыль забивает глаза… Люди ищут убежища под лошадьми, под повозками, в зияющих на равнине ямах. Я прячусь под одним из немногих деревьев, рядом с мальчишкой с большой щепой, вонзившейся между ребрами, зеленым от страха и боли.
Пушки продолжают палить…
Голова Магистра, насаженная на кол. Вот чего они хотят. За это они, возможно, проявят к нам милосердие.
Чертовы отряды дерьмовых рабов! Грязные ублюдки, вонючие сукины сыны! Не вам ставить условия воинству Божьему! Обглоданные трупными червями скелеты, высушенные на солнце. Гнусные фаланги Тьмы. Мы изнасилуем вас в задницы рукоятками мотыг. Грязные матери, которые вас родили, зачали вас в лесу с вонючими козлами. Возвращайтесь лизать зады своим хозяевам! Преисподняя раскроет свою ненасытную глотку, вас поглотит ее утроба. Если мы грешны… воля Твоя… да свершится воля Твоя. Она выплюнет их кости, обсосав одну за другой! С нами любовь и слово Спасителя в День Воскресения униженных. Мы не проявим жалости к вашим развращенным душам. Нас защитит вера в Бога Всемогущего.
— Магистр! Магистр! — Безумный крик. Мой. Круговерть паники повсюду — бегство овечьего стада от стаи волков.
Я вижу его перед собой, преклонившего колени, распростертого на земле, неподвижного, как статуя. Над ним разносится мой голос, пробивающийся сквозь грохот, который приближается к нам со стороны горизонта:
— Магистр! Магистр!
Глаза пусты, но губы все же с трудом бормочут молитву.
— Магистр, ради бога, вставай!
Я пытаюсь поднять его, но это все равно что пытаться вырвать из земли дерево или пробудить мертвого. Становлюсь на колени и пытаюсь перевернуть его за плечи — он падает мне на руки. Больше ничего нельзя сделать… Все кончено… Горизонт приближается к нам все быстрее и быстрее. Все кончено… Я поддерживаю его голову, грудь разрывается от плача и последнего крика, выплевывающего в небо и кровь, и отчаяние.
Едва светает, когда мы готовимся выйти навстречу князьям. Шнапс из походных фляжек, передаваемых по кругу, льется в горла — тщетная попытка залить страх и волнение. Едва светает, и в неясном бледном свете под холодной дымкой, которая медленно поднимается над горизонтом, словно перед нами висит занавес, вырисовывается черная бахрома на гребне холмов к северу. Никто не подал сигнала тревоги, но они уже здесь. Магистр Томас пришпоривает лошадь — галопом с одной стороны на другую разжигать огонь веры и надежды. Кто-то кричит, поднимает вилы, мотыги, превращенные в алебарды, стреляет в воздух и выкрикивает слова вызова или насмешки. Кто-то встал на колени и молится. Кто-то просто застыл на месте, словно пораженный взглядом василиска.
Отчетливая, словно проведенная углем линия протянулась вдоль холмов к востоку, обрисовывая зловещие контуры рассвета, испещренного мелкими отблесками. Войско Георга Саксонского располагается на восточном холме в ожидании. Черные продолговатые тени вытягиваются на равнине — это пушки.
Он выстреливает из пустоты горькой кровавой пылью, зверь бородатый обрушивается на отряды несчастных, застывших от ужаса, коленопреклоненных в молитве или окоченевших, как трупы, хотя и в ожидании смертельного приговора. Пика поднята на высоту груди, ноги и копыта сами несут под откос, в неглубокий ров, растаптывая, калеча беззащитных коленопреклоненных людей, превращая их в бесформенную массу деформированных конечностей, костей, кожи, клочков одежды. Вытащив длинный тонкий клинок и звеня доспехами, он прокладывает себе дорогу сквозь человеческую плоть, опуская меч на всех, кто оказывается у него на пути и тщетно взывает к милосердию. Он выгибает массивную шею, пыхтит, склоняется так, что едва не падает. Его левая рука срезана начисто, но он вновь бросается на поимку новой добычи, испуская рык дикой радости.
Пыль оседает… Просто фрагмент дня бойни. Ничего, кроме трупов и криков раненых. Никакого плача. Потом я увидел их. Появилось войско: доспехи, пики, знамена на ветру и сдержанная ярость коней, нетерпеливо перебирающих ногами. Галоп вниз по склону холма, грохот копыт и звон брони доспехов — черных, тяжелых и беспощадных, как смерть. Горизонт стремительно надвигается на нас, закрывая равнину.
Не удар стального клинка заставляет меня перевернуться, а стальные объятия Самсона, поднимающие Магистра к небесам и крепко сжимающие меня в объятиях.
— Поднимайся, быстро!
Элиас, древний герой с черным от земли и пота лицом, явился, словно из сна. Элиас — сила, указывающая мне путь, — который кричит на меня, заставляя бежать вместе с ним все дальше и дальше от смерти.
— Показывай мне путь, парень, ты мне нужен!
Магистр Томас лежит на его плечах, а я пытаюсь заставить собственные ноги двигаться.
— Возьми их!
Сумки Магистра, я крепко сжимаю их и бегу вперед, натыкаясь на трупы — прыжок к выходу из преисподней.
Бегом. К городу. И больше ничего. Ни одной мысли. Ни одного слова. Надежды этого человека разбиты вдребезги, я ищу путь к спасению.
Почти вслепую.
Око Караффы (1525–1529 годы)
