как овцу.
Я ничего не сказал. Я действительно считал, что слова тут ни к чему. Мой взгляд скрестился с взглядом Деметры, и этого оказалось вполне достаточно.
Сделать то, что я должен.
Грек, который без ума от азартных игр.
Не помню, как прошел через весь город. Но я сделал это, потому что, когда звонили колокола, я стоял перед игорным домом Мавра, уставившись в лицо громилы у дверей.
— Передай Мавру, что Немец хочет его видеть.
Перед тем как скрыться в дверях, Голиаф, как мне показалось, злобно усмехнулся, или, возможно, это было естественным выражением его лица.
Я ждал до тех пор, пока узкая дверь вновь не приоткрылась и белые зубы Мавра не блеснули в свете фонаря.
Улыбка акулы.
Никто не обратил внимания на отсутствие формальностей.
— Грек, возможно, далматинец, любитель игры в кости, элегантно одет, на плече татуировка — сирена. Он порезал одну из моих девочек.
Мавр и глазом не моргнул, но выражение его лица явно свидетельствовало, что эта новость дошла и до него.
— Одно условие, Немец. Я заплатил полиции, чтобы меня оставили в покое: расправляйся с ним подальше отсюда — не в моем заведении. А свой кинжал оставь Кемалю.
Я киваю, вытаскивая лезвие из ножен и вручая его великану. Мавр отодвигается в сторону, жестом приглашая меня войти.
В комнате стоит тишина, только звук катящихся по столу костей и приглушенные ругательства.
Представители всех рас мира собрались здесь, в этом подвале. Немцы, голландцы, разодетые испанцы, турки и хорваты демонстрируют свои ставки, написанные мелом на деревянных дощечках. Никакого вина или другого спиртного, никакого оружия: Мавр умеет предотвращать неприятности.
Хожу, изучая каждого, одного за другим, обращая особое внимание на руки. Руки могут рассказать очень интересные и недвусмысленные истории: отсутствующие пальцы, надетые для удачи перчатки, кольца, которые могут превратиться в ставку и быть брошенными на стол.
Затем я заметил игральную кость, вращающуюся в чьей-то правой руке, крошечную вещичку, бегающую между пальцев туда-сюда каждый раз, когда левая рука поднимается, чтобы метнуть.
Он ничего не замечал, пока не почувствовал лезвие на своей щеке.
Кто-то завел его правую руку за спину, одновременно обнажив левое плечо.
Он ругался на своем языке, когда игральные кости из слонового бивня выпали из его кармана, унося с собой его удачу.
Потом он мог только кричать и смотреть, как лезвие аккуратно срезает с его руки все пальцы.
Его нашли на рассвете торговцы рыбой, собирающиеся один за другим у нефов на рыночной площади.
В Венеции я снова стал Людовико Немцем. Теперь я должен вплотную заняться делами борделя.
ГЛАВА 23
Микеш и Перна в Милане.
Немец дал всем понять, что связываться с ним не стоит.
Тициан был замечен в трех разных местах. В Ферраре он наконец-то встретился с принцессой Ренатой Французской, подругой ссыльных и весьма активной поклонницей
Можно удовлетвориться и этим, но для меня этого явно недостаточно. Я думаю о новом вояже. В Тревизо, Азоло, Бассано и Виченцу, а затем — вернуться в Венецию. Теперь с помощью моего проповедника-анабаптиста можно значительно ускорить события. Остается дней десять, от силы — две недели.
Этой ночью мне снились Катлин и Элои. Всего лишь размытые образы — больше я ничего не помню, но проснулся я с тяжелым ощущением, будто над судьбами всех и каждого нависла непонятная, но страшная угроза. Словно черная тень, давящая на мозг, разум, мысли.
Дурные мысли я развеял прогулкой к собору Сан Марко, и по дороге меня приветствовало множество людей, которых я не знаю. На обратном пути у меня возникло ощущение, что меня «ведут», возможно, этим утром я уже обратил внимание на чье-то лицо на кампо Сан-Кашино. Я сделал большой круг лишь затем, чтобы подтвердить свои подозрения. Двое неизвестных в длинных черных плащах с капюшонами шли шагах в тридцати позади меня. Возможно, стражники. Нетрудно предположить, кто мог отрезать пальцы этому греческому матросу. Я должен привыкать к тому, что за мной будут постоянно следить во время моего пребывания в городе. Еще одна причина для скорейшего отъезда.
— Ты снова уезжаешь?
Она беззвучно возникла у меня за спиной, изумрудные глаза остановились на только что закрытой сумке.
Пытаюсь избежать ее взгляда.
— Я вернусь уже через две недели.
Тяжкий вздох. Деметра садится на кровать за дорожной сумкой. Приходится потерять время, чтобы завязать носовой платок вокруг запястья: уже довольно давно ревматизм не оставляет меня в покое, поэтому приходится ограничивать движения.
— Если бы ты остался с нами, Сабина сохранила бы свое хорошенькое личико.
Наконец я поднимаю на нее взгляд:
— Этот сукин сын за все заплатил. Никто больше не посмеет тронуть и волосок на головах девочек.
— Стоило убить его.
Стараюсь не слишком возбуждаться:
— Чтобы в результате на нас обрушились полицейские. Этим утром за мной следили на рынке!
Еще один вздох, чтобы больше не приставать ко мне по поводу этого шрама на лице Сабины.
— И поэтому ты уезжаешь? Ты боишься?
— Есть одна вещь, которую я должен сделать.
— Более важная, чем «Карателло»?
Замираю на месте. Она права, я должен ей хоть что-то рассказать.
— Есть вещи, которые нужно обязательно сделать, чтобы покончить с ними раз и навсегда.
— Когда мужчины так говорят, это значит, что либо они собираются уйти навсегда, либо у них остались старые счеты, которые надо свести.
Улыбнувшись ее прозорливости, сажусь с ней рядом.
— Я вернусь. В этом ты можешь не сомневаться.
— Куда ты едешь? Это связано с евреями, с которыми ты ведешь дела?
— Этого тебе лучше не знать. Это старые счеты, ты права. Старые, как и я сам.
Деметра качает головой, пелена грусти застилает изумрудную зелень глаз.
— Надо лучше думать, выбирая себе врагов, Людовико. Не связываться с теми людьми, с которыми не стоит.
Удостаиваю ее широкой улыбки — она больше заботится обо мне, чем о борделе.
— Не бойся, я выкарабкивался еще и из худших положений. Это моя специальность.
