темень, и я стал на ощупь пробираться ему навстречу через сплетение ветвей подроста.

Он встретил меня радостной улыбкой и теми странными негромкими выкриками фальцетом с придыханиями, которы­ми африканцы всегда выражают удовольствие, удивление или неуверенность. У него в руках был растянут почти правильный квадрат — какое-то существо. Я протянул руки, не просто дрожащие, а трясущиеся от волнения, и принял трофей. Неужели одна из моих проблем решена?

Шипохвоста (Anomalurus fraseri) называют летающей белкой. Если не считать того, что он не летает и к белкам не имеет никакого отношения, то это еще не самое неподходя­щее название. Пытаться найти слова, которые могли бы его описать, совершенно безнадежно, как утверждает его науч­ное‘название: аномалия Фрезера! Тельце у него длинное и тонкое, как боевая ладья, передние и задние лапки согнуты, как у жареного цыпленка, и полностью окутаны тонким, мягчайшим «парусом». Животное можно сравнить с длинной тонкой белочкой, снабженной парашютом, но гораздо вернее будет представить себе квадратного воздушного змея, опира­ющегося на срединный киль (голова, тело и хвост) и четыре диагональные планки, заканчивающиеся коготками (конечно­сти).

Хвост достигает почти такой же длины, как и все тело, у основания он практически оголен, а дальше пушистый, как у кошки. В местах соединения с парашютом на нижней стороне располагаются ряды чешуек, снабженных острыми твердыми шипами.

Шипохвост живет высоко среди деревьев и выходит только по вечерам на поиски пищи. Когда я стоял в лесу в ту ночь, мои знания об этих диковинных существах практически этим и ограничивались. Со временем я узнал гораздо больше и о тех особенностях, которые мне следовало бы знать из литературы, и о фактах, которые никто никогда не отмечал.

Мы с Беном вернулись в лагерь победителями. Спустя какое-то время я смог осмотреть животное при хорошем освещении и произвести вскрытие, чтобы узнать, не беремен­на ли эта самка. Нам была нужна беременная самка шипохвоста для эмбриологических исследований, а эмбри­оны, если они не достигли значительного возраста, прощу­пать в брюшке зверька просто невозможно. На вопрос может дать ответ — увы! — лишь вскрытие.

Конечно, только зоологи могут понять, какое волнение охватило меня, когда я раздвинул шерстку, еще более шелковистую, чем у крота, и провел скальпелем по коже. Они поймут и глубину моего разочарования, когда я обнару­жил, что беременности нет и в помине.

На следующий вечер мы спустились в глубокий овраг, примыкавший к одной из лесных полян. Лес здесь был особенный — множество громадных деревьев разных пород с очень мелкими листьями. Их крона казалась необыкновенно прозрачной по сравнению с окружающей растительностью, и деревья отделялись друг от друга расстоянием, равным примерно диаметру кроны. С земли листья на самых высоких ветках казались величиной с булавочную головку.

Солнце только что зашло. Захватив ружья и фонари, мы отправились исследовать глухие уголки леса. Если посмот­реть вверх, небо оставалось еще достаточно светлым, и на нем выделялись силуэты отдельных ветвей.

Прошлой ночью я, таким же образом осматривая листву над головой, заметил первого шипохвоста — а для зоолога там, где есть одно животное, найдутся и другие. Кстати, я сильно сомневаюсь, правомерно ли вообще такое понятие, как «редкое животное». Некоторые виды действительно редко встречаются, если иметь в виду коллекционирование.

Но стоит найти подходящее место, и окажется, что их там полным-полно, хотя их ареал, возможно, окажется и очень ограниченным.

Прекрасно помню, как, размышляя об этом, я ощупывал взглядом необъятные ажурные кроны в надежде, что в поле j моего зрения вот-вот влетит нечто похожее на маленького воздушного змея. И все же оно появилось совершенно внезапно — прежде чем я успел что-либо осознать или увидеть (но в Африке к этому привыкаешь).

Маленькое существо, как по волшебству, возникло на самой верхушке одного из деревьев. Оно было совершенно недосягаемо для выстрела, но я отлично знал, какой у него тонкий слух. Поэтому я не мог окликнуть Джорджа или африканцев — они ушли немного вперед — и указать на добы­чу; мне пришлось ждать, пока зверек, тихонько двигаясь вдоль мощного сука, не оказался почти у самого его конца.

Тут он внезапно подался назад, застыл на мгновение и помчался сломя голову к самому кончику сука. Я затаил дыхание и на какое-то время потерял его из виду.

Так я и глядел вверх, окаменев от напряжения, когда крошечное существо миниатюрной ракетой катапультирова­лось из кроны дерева и пронеслось футов сто пятьдесят через светлое окошко в кронах до следующего дерева. Оно приземлилось совершенно беззвучно, не потревожив ни листочка, и тут же исчезло.

Я был настолько поражен этим невероятным трюком, что, просмотрев момент старта следующего зверька, увидел его только тогда, когда он пролетел по воздуху и приземлился, очевидно, точно там же, где и первый. Однако второй не исчез, как бесплотный дух, а побежал вниз головой по вертикальной ветке, напоминая собачку, бегущую по доске, только его длинный хвост, как я отчетливо видел, свисал вдоль спины, почти доставая до головы.

Не теряя времени, я выстрелил в эту движущуюся мишень, хотя с такого расстояния стрелять было рискованно. Моя добыча исчезла вместе с веткой, по которой бежала вниз. Через несколько секунд я услышал, как что-то падает среди деревьев внизу, на склоне.

Вне себя от такой удачи, горя нетерпением узнать, что же это за животное, я выкрикивал указания Фауги, Бену и Басси, которые нырнули в заросли, как только услышали звук падения. Теперь они были ниже меня, на дне оврага. Направив луч фонаря отвесно вверх, на кроны деревьев, они по моим указаниям вышли на место прямо под тем суком, на котором я видел животное. Покопавшись внизу довольно долго, они крикнули, что ничего не могут найти. Я спустился по склону и присоединился к ним.

Искать что-нибудь на земле в лесу, да еще ночью — дело нелегкое: повсюду бесчисленные кучи опавшей листвы, корни, куртины трав, кусты, сухие ветки всех форм и оттенков, какие только можно вообразить, и их легко принять за любое древесное животное. Пробираясь сквозь эти завалы, медленно, но верно удаляешься от того един­ственного места, на которое могла упасть убитая дичь. Поэтому через некоторое время нам пришлось всем собрать­ся и определить, какое же место находится прямо под тем суком. Для этого мы направили вверх яркий луч фонаря. И там, запутавшись в сетке тонких лиан, висел круглый пушистый шарик.

Дерево несколько раз встряхнули, животное свалилось прямехонько к нам в руки и тут же, встрепенувшись, вцепилось двумя рядами острых, словно иголки, зубов в мякоть моего большого пальца. Боль была адская, а крови — уйма, как выяснилось, когда подняли и зажгли фонарь, вылетевший у меня из рук. К моей руке прильнуло кошмар­ное видение. Пара громадных распахнутых оранжевых глаз с тоненькими щелочками зрачков уставилась прямо мне в лицо. Казалось, что голова состоит из одних глаз; сразу за ними начинались приплюснутое, плоское темя и огромные уши, которые складывались, сжимались, разворачивались и вертелись в разные стороны совершенно независимо друг от друга: если только что они были насторожены и стояли торчком, то в следующий момент уже оказывались поверну­тыми назад и сложенными гармошкой. Но что было самое жуткое — это крошечная розовая ручка, до мелочей похожая на человеческую, с отставленным большим пальчиком и аккуратными, как после маникюра, ноготками, которые поб­лескивали в свете фонаря, — даже белые луночки видно! Ручка высовывалась из кокетливого серого мехового манжетика.

Это существо, в облике которого сочетались черты человека и кошки, попавшее мне в руки живым — и даже очень живым! — в первый раз, когда я и представить себе не мог, что встречу что-либо подобное, привело меня в состояние полного обалдения. От возбуждения и любопыт­ства я позабыл о боли и просто глазел на зверька, а он — в жизни не видел ни одного зверя, который бы так себя вел, — упорно не сводил с меня глаз, даже не сморгнул! Я стал поворачивать голову, и он следовал за мной взглядом, поворачиваясь в ту же сторону, пока ему не пришлось разжать зубы и повернуть голову назад, чтобы следить за мной своими дикими глазами. Его маленькие ручки были холодные и влажные, с железной хваткой.

Так он и сидел у меня на руке, шипя, как кошка, пока освобождали мешочек, чтобы его туда упрятать. Как раз в эту минуту фонарь нечаянно погасили, и я думал, что наша добыча одним прыжком исчезнет во тьме. Вместо этого зверек переместил свои руки, и я почувствовал, как о мой большой папец трется что-то горячее и шершавое. Когда фонарь опять зажегся, оказалось, что зверек жадно слизы­вает кровь,