Отложив газету в сторону, сенатор прошел в кухню и остановился на пороге, изумленный зрелищем, открывшимся его глазам.
Хрупкая молодая женщина в изорванном, обледенелом платье лежала в глубоком обмороке на двух составленных рядом стульях. Она была без туфель, от чулок остались одни лохмотья, из свежих ран на ступнях сочилась кровь. Черты ее лица явно говорили о принадлежности к гонимой расе, но кто мог остаться равнодушным к их скорбной, трогательной красоте! Холодная, мертвенная неподвижность этого лица заставила сенатора вздрогнуть. Он стоял молча, затаив дыхание. Его жена и единственная их черная служанка, тетушка Дина, хлопотали над несчастной женщиной, стараясь привести ее в чувство, а старик Каджо держал на коленях маленького мальчика и, сняв с него башмаки и чулки, растирал ему озябшие ножки.
– Сердце разрывается, на нее глядя! – сказала тетушка Дина. – Видно, как попала в тепло, так сразу и сомлела. А ведь когда вошла на кухню, будто и ничего была, говорит: «Нельзя ли у вас погреться?» Я только собиралась спросить, откуда они с малышом пришли, а она вдруг возьми да и упади замертво. Руки нежные, сразу видно – черной работы не знали.
– Бедняжка! – с состраданием сказала миссис Берд, вдруг поймав на себе растерянный взгляд больших темных глаз.
И тут же выражение ужаса исказило мертвенно бледное лицо женщины. Она приподнялась на своем ложе и крикнула:
– Гарри! Где он… его поймали?
Услышав голос матери, мальчик соскочил с колен Каджо и потянулся к ней.
– Он здесь! Он здесь! – воскликнула женщина. – Спасите нас! Спасите! – В этих словах, обращенных к миссис Берд, звучало беспредельное отчаяние. – Его отнимут у меня!
– Не бойтесь, вас здесь никто не тронет, – твердо сказала миссис Берд. – Вам ничто не грозит.
– Да благословит вас бог! – прошептала женщина, закрыла лицо руками и зарыдала.
А мальчик, видя, что мать плачет, взобрался к ней на колени.
Наконец участие и ласка, на которые мало кто был так способен, как миссис Берд, успокоили несчастную. Она легла на широкую скамью у очага, где ей наскоро постлали постель, и вскоре забылась тяжелым сном, обняв усталого, крепко спящего ребенка, ибо как ни уговаривали ее положить мальчика отдельно, она отказалась от этого наотрез и даже во сне прижимала его к груди.
Супруги вернулись в гостиную и почему-то не захотели возобновлять прерванный разговор. Миссис Берд взялась за свое вязанье, а мистер Берд развернул газету и сделал вид, что углубился в чтение.
– Любопытно, кто она такая? – после долгого молчания сказал он.
– Вот проснется, отойдет немножко, тогда все узнаем, – ответила миссис Берд.
– Послушай, жена… – снова начал мистер Берд, подняв голову от газеты.
– Да?
– Может, ей будет впору какое-нибудь твое платье, если его отпустить, расставить немного? Она, кажется, выше тебя?
По губам миссис Берд скользнула улыбка, и она ответила:
– Там будет видно.
Снова наступило молчание, и мистер Берд снова нарушил его:
– Послушай, жена…
– Ну, что еще?
– Тот теплый плащ, которым ты меня укрываешь, когда я ложусь вздремнуть после обеда… отдай его, он ей тоже пригодится.
В эту минуту Дина заглянула в гостиную и сказала, что женщина проснулась и хочет поговорить с хозяйкой.
Мистер и миссис Берд направились в кухню вместе с двумя старшими мальчиками – малышей к этому времени уже уложили спать.
Женщина сидела на скамье у очага, устремив тоскливый, неподвижный взгляд на огонь. От ее прежнего лихорадочного волнения не осталось и следа.
– Вы хотели меня видеть? – мягко спросила миссис Берд. – Надеюсь, вам лучше теперь? Бедняжка!
Ответом ей послужил долгий, прерывистый вздох. Женщина подняла на нее свои темные глаза, и в этом взгляде было столько печали и мольбы, что миссис Берд прослезилась.
– Не бойтесь, мы ваши друзья. Расскажите мне, откуда вы пришли и что вам надо.
– Я прибежала из Кентукки.
– Когда? – мистер Берд решил сам приступить к расспросам.
– Сегодня.
– Как же вы сюда попали?
– Перешла по льду.
– По льду! – хором воскликнули все.
– Да, по льду, – медленно повторила женщина. – Господь помог мне, потому что за мной гнались, другого выхода у меня не было.
