Ребята следили за ним, затаив дыхание и одновременно зорко поглядывая по сторонам: случайный запоздалый прохожий, возвращавшийся домой, или какой-нибудь страдающий бессонницей жилец могут все испортить. Момент критический — ведь когда мальчики окажутся внутри и затворят за собой окно, они будут недоступны для посторонних глаз. А пока что… Но вокруг было темно и тихо.

Миша отвязал веревочную лестницу от трубы. Петя втянул ее в кабинет, привязал один конец лестницы к ножке массивного стола, а другой свесил наружу. Саша и Сережа поднялись к нему. Последним поднялся Миша — ему пришлось сначала спуститься с крыши. Ребята заперли окно и затворили форточки так, чтобы не было видно легких повреждений на запорах. Лестницу и веревки они убрали в свои рюкзаки.

— Первым делом надо осмотреть подсобку, — сказал Петя. — Нужно же где-то спрятаться.

Осмотрев подсобку, они сошлись на том, что лучше всего забраться на верхние широкие стеллажи, больше похожие на антресоли. Там можно будет укрыться рулонами бумаги и холста. Грабители вряд ли сунутся на эти стеллажи, где для них нет ничего интересного.

— Скорей всего они заберут Левитана, Тернера и еще несколько самых дорогих вещей, — предположил Миша.

— Вполне вероятно, — согласился Петя. — Если только они не пригонят фургон, чтобы выгрести всю галерею подчистую… Так! Где спрятаться, мы нашли — можно идти в разведку.

Он прошел в кабинет, увлекая за собой остальных, осмотрел поверхность директорского стола, потом стал выдвигать ящики.

— Какие-то документы… — пробормотал Петя. Посветив для верности фонариком, он вдруг изменился в лице. — Смотрите!

Он вытащил несколько документов, аккуратно соединенных цветной скрепкой, снял скрепку и разложил документы на столе. Его друзья ахнули, увидев, что это такое.

Первый документ был разрешением на вывоз за границу изразцового панно Врубеля «Князь Гвидон», приобретенного галереей «Геликон Арт» у последнего законного владельца, Смирнова Н.И. К разрешению прилагалась цветная фотография панно! Все было заверено печатями разрешительной комиссии Министерства культуры. Второй документ был квитанцией таможенной пошлины, еще неоплаченной.

— Пошлина по теперешнему курсу почти в шесть тысяч долларов, — прикинул Сережа. — Интересно, это много или мало?

— Это зависит от того, какой процент от стоимости вещи должна составлять пошлина, а мы этого не знаем, — заметил Саша. — Я припоминаю, что читал где-то… Ну да, в каком-то детективном романе, чего вы смеетесь? Так вот я читал, что во многих странах пошлина на произведения искусства составляет сто процентов их стоимости. Если так, то это очень мало.

— Меня больше интересует, откуда взялась новенькая цветная фотография вещи, которой у них нет и быть не должно! — вмешался Миша. — Да еще печатью заверенная…

— Я, кажется, понимаю, — сказал Петя. — Видите, фотография чуть смазана. Наверное, это нарочно. Я видел в альбоме Врубеля репродукцию другого «Князя Гвидона». На этой фотографии именно она и переснята. Видно, они решили или знали наверняка, что для каминного панно Пияшева Врубель повторил прежний вариант. И сфотографировали его, сделав снимок чуть смазанным на случай, если панно Пияшева отличается по каким-то деталям от первого варианта и эти мелкие различия нужно замаскировать. А печать… Если они постоянно оформляют своим покупателям разрешения на вывоз, то в этой самой комиссии их хорошо знают — вон и пошлину им выписали сильно заниженную, если Саша прав. И выписали не за красивые глаза, конечно… Поверили на слово, что эта вещь у них есть, и проштамповали фотографию без предъявления оригинала. Конечно, какой дурак станет оформлять к вывозу то, чего у него нет на руках, да еще платить за это огромную пошлину? Это все понятно. Интересней другое — все это значит, что они подготовились срочно вывезти панно за границу, как только его получат… И вот что еще интересно… — И Петя посветил фонариком на третий документ.

Это был договор купли-продажи. В нем указывалось, что некий Смирнов Н.И., являющийся внучатым племянником владельца оригинала панно доктора Пияшева А. Л. и единственным законным наследником вышеупомянутого Пияшева, а потому и законным владельцем перешедшего к нему по наследству каминного панно, продает панно галерее. А цена равнялась таможенной пошлине! Тут же была приложена официальная расписка в получении денег.

— Так вот откуда взялась цифра суммы пошлины! — вырвалось у Саши.

— Да, — кивнул Петя. — Они предъявили этот договор комиссии, и комиссия назначила пошлину в сто процентов той цены, которую за панно уплатила галерея. Все чисто, не уцепишься, хотя понятно, что махинации тут еще те… Но займемся делом. — Он вытащил из своего рюкзака фотоаппарат.

— Хочешь переснять эти документы? — спросил Миша. — Но как ты потом докажешь, что эти снимки сделаны в то время, когда панно у них еще быть не могло?

— Очень просто! — усмехнулся Петя. — Это камера с прибамбасами. Внутри нее какие-то вечные часы, и она прямо на негативе проставляет время, число и год, когда сделана фотография. Потом, при проявке и увеличении, в углу карточки возникают маленькие белые цифирки. Хорошо, что мама прихватила фотоаппарат в пансионат. До завтрашнего дня она его не хватится. А если хватится, я скажу, что он ведь был у меня в рюкзаке, вот я и забыл его вынуть, когда на полной скорости умчался в Москву… — Петя сфотографировал каждый документ по отдельности, а потом все вместе.

— Впрочем, чего уж там! — И он весело махнул рукой, забрал документы и, сложив их так, чтобы ни один сгиб не прошел по фотографии, убрал в карман. — Спишется на грабителей, — пояснил он друзьям и задвинул ящик стола. — А теперь нам не мешало бы осмотреть залы галереи и сфотографировать все, что там есть. Тоже может пригодиться для улик…

— Но как мы выберемся из кабинета в залы, если дверь заперта? — хлопнул себя по лбу Миша. — Об этом мы и не подумали!

— Я подумал, — спокойно сказал Сережа. Он пошел к двери, на ходу извлекая из кармана большую английскую булавку, длинный гвоздь, тонкое шило и изогнутый кусок закаленной стальной проволоки. — Я ведь говорил вам, что смыслю в замках. Чинить приходилось, так что я знаю, как они устроены. Посветите мне кто-нибудь.

Трое его друзей наперегонки бросились к нему со своими фонариками.

— Ага… — пробормотал Сережа. — Возможно, уже это сработает. — И он принялся орудовать булавкой.

В замке что-то тихо щелкнуло — и дверь отворилась.

— На окнах со стороны улицы опущены жалюзи, так что свет вспышки не должен привлечь внимание… — прикинул Петя и принялся быстро фотографировать стену за стеной, щит за щитом, стараясь охватить все имеющиеся в галерее произведения.

Его друзья тем временем бродили по залам и, посвечивая себе фонариками, восторженно любовались тем, что их окружало.

Саша добрел до главной двери в галерею и вдруг кинулся к друзьям, прижав палец к губам.

— Тише! В укрытие! Там, в замке, что-то царапает!

Друзья со всех ног кинулись в кабинет, а оттуда в подсобку. Сережа чуть задержался, чтобы с помощью той же булавки запереть дверь в кабинет. Потом и он вскарабкался на верхний стеллаж и затаился за рулоном холста.

Потянулись минуты томительного ожидания. Позднее ребята признавались друг другу, что это ожидание было страшнее всего: отступать уже некуда, а что будет — неизвестно… Каждый крепко сжимал в руке свой карманный фонарик, готовый, чуть что, подать Осе сигнал бедствия через окно подсобки.

Много или мало времени прошло, они не знали. Внезапно звякнула отпертая дверь. Звук был негромким, но он чуть не оглушил их в ночной тишине. Видно, он еще и потому так на них подействовал, что нервы у ребят были предельно напряжены.

Послышались шаги, потом кто-то подергал с другой стороны ручку двери директорского кабинета.

— Заперто, — послышался голос.

— Ну и что? Нам туда и не надо, — возразил другой.

При звуке первого голоса Сережа вздрогнул. Ему почудилось… впрочем, нет, конечно, это ему только почудилось. Известно, что ночная тишина искажает голоса.