монаршей власти и символ привилегий Астианакса Кальпийского.
Стражи идентифицировали Гентуна и разошлись в стороны, давая дорогу.
Хранитель ступил на платформу. Диск исчез с легким хлопком, оставив после себя голубое сияние, растворившееся в полу, который расцвел алыми и золотыми многоугольниками — ритуал столь же древний, как и титул самого Астианакса.
Вереница многоугольников побежала вглубь, показывая дорогу.
Путь вел к одной-единственной, ничем не примечательной двери. За ней, как было известно Гентуну, лежали наиболее приватные помещения и ведомства Астианакса. Однако впервые Хранителю Ярусов была дозволена аудиенция с последним Ратуш-Князем в его личном горнем месте.
ГЛАВА 40
ЯРУСЫ
Молодежь вернулась из экспедиции, сжимая в руках только три книги — и все их нашла Тиадба.
Кхрен с подростками отстали через несколько часов, затем вообще бросили поиски и занялись другими развлечениями.
Джебрасси проводил Тиадбу до ее ниши; она расстелила на столе трясоткань, выложила плащ Грейн, затем достала три горшка с позаимствованными буквожуками.
Юноша стоял в сторонке, охваченный благоговейным трепетом — он и думать не думал, что буквожуки годятся на что-то путное, в свое время даже питал презрение к тем, кто увлекался их разведением и коллекционированием. Представить теперь, что с помощью жуков можно читать настоящие книги, да еще написанные древними знаками… нет, он не был суеверным, но комната уже сейчас казалась переполненной призраками прошлого…
Ранний оранжевый свет нового пробуждения расходился по неботолку и вливался в нишу.
Тиадба с гордостью разглядывала горшки и книги.
— Мои друзья по креш-яслям всегда хотели узнать, что могут рассказать их старые жуки.
С сияющим видом она поглядела на Джебрасси, который упорно держался в тени.
— Сколько времени это займет? — спросил он.
— До похода осталось меньше десяти пробуждений. Если не спать, то… — Она коснулась пушка на носу и насмешливо присвистнула. — Что, боишься, вояка?
— Осторожность и тебе не помешает. Тут есть чего бояться.
— Мы уже так много видели и сделали вместе. Даже книги нашли.
— Это
— Нас будут тренировать для похода. Чего еще нам желать? Чего бояться?
Тиадба пришпилила разостланную трясоткань, размеченную знакомыми символами и словами, которые чаще всего составляли молодые буквожуки. Перед партнерами стояла задача отметить слова, которые формировали жуки древние, с их непонятными буквами, потом сравнить надписи между собой — найти сходства; затем транслитерировать.
Лишь тогда, возможно, им удастся расшифровать книги, как это раньше делала Грейн с ее товарками.
— Жаль, книги не расскажут нам, что сейчас находится снаружи, — посетовала Тиадба. — Понимаешь, в последнем сне твой визитер сказал, что…
— А? — Лицо Джебрасси потемнело. — Чего он тебе наплел? А может, ты с ним спала?
— Дети, вопросы полагается задавать по одному, — улыбнулась Тиадба, прикоснувшись к обоим ушам. Из всех ее манер молодому воину меньше всего нравился этот снисходительный, наставнический жест. Да вот беда: все остальные ее жесты, в том числе прикосновения, ему очень нравились… пожалуй, даже слишком.
Обратного хода нет — хоть с визитерами, хоть без, с книгами или без оных.
— Он мало чего рассказал, — поделилась воспоминаниями Тиадба. — И был совсем невеселым. Похоже, в их мире какие-то сложности. Что-то у него не ладилось. А теперь ответ на твой второй вопрос: нет,
— Мне надоело играть роль ниши, в которую без спросу вселяются бродяги, — мрачно сказал Джебрасси. — И я устал жить в неведении.
Он раздраженно поддернул подол куртуники и плюхнулся на табурет подле стола.
— Ладно, пусть катится в выгребную яму. Рассыпай жуков.
Тиадба вручила ему мягкий серый прутик, которым пишут на трясоткани, открыла первый горшок и положила его набок. Жуки — длинные, глянцево-черные, с пятью парами лап и голубыми карбункулами глаз, — полезли наружу, щебеча и стрекоча. Ничуть не обиженные за содержание в тесноте, они просто желали разбежаться по сторонам, а потом снова собраться в компании и возобновить нескончаемую игру в слова.
Жуки в двух соседних горшках таращились сквозь крышку с пробитыми дырками и тихонько шевелили усиками. Девушка выпустила и эту партию. Чем больше жуков, тем длиннее слова.
Тиадба взяла палочку и присела возле Джебрасси. Тот уже записывал простейшие комбинации, по мере того как самые старые жуки подползали друг к другу, формируя параллельные ряды.
Тиадба благоговейно раскрыла первую книгу.
Миновало два периода бодрствования, заполненных тяжким, изнурительным трудом, прежде чем она решилась рискнуть сделать хоть какие-то предположения о тексте. Джебрасси уже знал, что в книге встречается имя —
— А интересно, что чувствует человек, когда пишет про свои приключения? — задумчиво произнесла Тиадба, отряхивая те участки трясоткани, где транслитерация и перевод оказались ошибочными. На пол посыпалась серая пудра, оставленная писчими прутиками.
— Для начала надо хотя бы
Он откинулся на спину, зевнул и потянулся, приглашая к соблазнительным обниманиям.
— Ерунда, — отрезала Тиадба. — Я член племени, но робости во мне нет. Как и в тебе.
— Это точно, — согласился Джебрасси. — Хотя мне лично было бы неловко описывать свою жизнь от начала и до конца. Нет в ней ничего интересного — пока что.
— То есть ты хочешь сказать, что описывал бы только интересные части, — кивнула Тиадба. — В противном случае твои
Она прильнула к Джебрасси, и юный воин понял, что до сих пор обладает талантом отвлекать ее от работы — пусть и на короткое время.
Содержание первых параграфов несколько прояснилось еще до того, как заря четвертого пробуждения осветила неботолок.
Не вполне понимая, как надо пользоваться книгой, они решили начать с обоих концов; затем, потеряв нить, перелистнули страницы до середины. Постепенно до них дошло, что эта книга отличалась от той манеры, в которой древнее племя рассказывало сказки своим детям: повести традиционно начинались в самый напряженный, гибельный момент, и лишь после нескольких приключений возвращались к началу, чтобы объяснить, в чем, собственно, состоит смысл этих происшествий. Сказания древнего племени чем-то
