Через полсотни шагов Джебрасси вслед за девушкой забрался внутрь темного каменного колодца с обрушенной крышей. В основании просцениума виднелся небольшой откинутый люк, частично заваленный обломками.
— Тебя не пугают узкие места? — спросила Тиадба, откидывая камни и кирпичи.
— Не думаю, — пожал плечами Джебрасси. — По крайней мере, до тех пор, пока из них есть выход.
— Ну что ж, вот тебе туннель. Он идет позади экрана, довольно много петляет, а в конце есть узкая шахта. Мне кажется, где-то рядом должен быть лифт — но он вряд ли работает. Чтобы подняться, надо карабкаться по крошечной спиральной лестнице с крошечными ступенями…
— Веди! — воскликнул Джебрасси.
Ликуя, Тиадба взяла его за руку и потянула за собой.
ДЕСЯТЬ НУЛЕЙ
ГЛАВА 19
СИЭТЛ
Джинни следовала за музыкой вот уже несколько миль. Похоже, ее долгое путешествие подошло к концу, и девушка в остолбенении разглядывала свою находку — широкое полотнище, залихватски расписанное красными и белыми буквами: LE BOULEVARD DU CRIME.[4]
Воздух заполняла коллизия звуков — шарманки, пневматические органы, электрогитары, флейты, тромбоны и трубы — странно мелодичная какофония, которая триумфально вздымалась до самых облаков, заставляя их кипеть на звездном небосводе.
Широкая улыбка расплылась по ее разгоряченному лицу.
— Эй, красавица! — крикнул ей красно-синий клоун, тряхнув головой в гигантском нимбе снежно- белых волос. — Давай сюда! С нами не соскучишься!
На веревке клоун вел за собой зубастую, весело скалившуюся обезьяну на метровых ходулях.
Ярмарка бродячих актеров заполнила собой несколько вытянутых акров травы, выходивших на обсидианово-черные, сверкавшие бесчисленными отражениями воды залива Эллиота. С северного конца высилась громада элеватора, со стороны суши виднелся серо-коричневый лабиринт многоквартирных зданий и кондоминиумов, а на юге — парк скульптур (уже закрытый) и стоянка, которая напоминала паззл из разноцветных кусочков-автомобилей.
Вдоль дороги на элеватор, чуть ли не на пути перевозящих зерно грузовиков, растянулась извилистая змейка шапито и балаганных тентов всевозможных размеров и расцветок, каждый под своим собственным, старательно выписанным названием: THEATRE LYRIQUE, CIRQUE OLYMPIQUE, FOLIES DRAMATIQUES, FUNAMBULES, THEATRE DES PYGMES, THEATRE PATRIOTIQUE, DELASSEMENTS COMIQUES[5] и т. п., уходя вдаль насколько хватало глаз.
Никогда Джинни не доводилось видеть столь много цирковых артистов — клоунов, музыкантов, акробатов, фокусников и, разумеется, мимов — ее подмывало смеяться и плакать одновременно. Как сильно это напоминало детство, которого она не помнила, но в которое хотела вернуться с безнадежной тоской…
Поддерживая равновесие на медленном ходу, Джек двигался по отведенной велосипедистам дорожке и шарил глазами в поисках знакомых лиц. Наконец, умело повернув переднее колесо в очередной раз, он заметил тренировочную площадку, а на ней Флашгерл, Голубую Ящерицу, Джо-Джима и прочих старых знакомых, разминавшихся в ожидании шанса продемонстрировать свой номер или репризу на той или иной арене.
Сотни посетителей — и группами, и поодиночке — фланировали кругом, смеясь, аплодируя, издавая охи и ахи, бросая купюры и мелочь в подставленные коробки и шляпы. Похоже, его коллеги и друзья устроили себе очередной
На первой арене Бандана — в огненно-красном трико — установил три пылающие бочки и трамплин по типу американских горок для своего уницикла. Голова у него была повязана ярко-синей банданой, доходившей до громадных, украшенных фальшивыми самоцветами очков с крылышками по бокам. За все представление он не произнес ни слова, просто выделывал акробатику на уницикле или катался сквозь ослепительные и пугающие всплески огня из бочек. Джек знал то, что не ведал ни один из посетителей: скоро Бандана разведет пожар у себя на голове и потребует помощи от «подставного» — точнее, «подставной» — а еще точнее, от своей же дочери, ловкой девятилетней проныры, которая обдаст его фонтаном пены из хромированного огнетушителя.
Не нуждаясь в специальной площадке для выступлений, Слипфид-Сомнамбула продемонстрировал серию умопомрачительных карточных трюков, после чего замер истуканом, навалившись грудью на воображаемый шквал ветра, грозивший сорвать с него шляпу, — и положил щеку на сложенные лодочкой ладони, якобы задремав в ожидании следующего акта представления.
Он заговорщицки подмигнул проезжавшему Джеку. Тот вскинул руку, приветствуя старого знакомца.
Флашгерл не пользовалась огнем, хотя ее знойные телодвижения, желто-оранжевый комбинезон и преувеличенно вызывающая, суперфеминистская манера задевать зрителей отдавали обжигающим пламенем. Ее номер состоял из виртуозного жонглирования ножами и скипетрами, дикарских танцев и едких острот, которыми она осыпала мужскую половину своей аудитории — чьим предвзятым, сексистским отношением она объясняла неудачу того или иного трюка. Хохотали почти все — Флашгерл знала свое дело. Джек ни разу не видел, чтобы она всерьез разозлилась на какого-либо мужчину из числа зрителей. И все же она потихоньку сдавала — возраст сказывается, сорок пять уже: плечи устало опущены, во время танца чуть заметна одышка… Джеку пришло в голову, что несколько десятилетий пристрастия к сигаретам дают о себе знать.
А впрочем, настоящий баскер работает и больным, и здоровым — будем надеяться, что она лишь превозмогает простуду.
«Табор» раскинулся в конце извилистой дорожки — ряды небольших костюмерных фургончиков, огороженных колышками с натянутой лентой. Над этой частью парка господствовала лунная тень громадного элеватора, и здесь, почти незаметного в полумгле, Джек обнаружил Джо-Джима: тот сидел на перевернутом белом ведре и ел фруктовый салат из пластикового судка.
Он скользнул по Джеку пустым взглядом.
А потом что-то как бы тренькнуло — в голове у Джо-Джима — и он приветственно взмахнул вилкой, устроив целый фонтан из кусочков апельсина.
— Видеть Джека я так рад — здравствуй, мой пропащий брат!
— С кем имею честь сегодня беседовать? — спросил Джек, обмениваясь рукопожатием в масонско- баскерском стиле: энергичный шлепок ладонями и мелкий перебор тремя пальцами.
— Сегодня мы Джим. Джо в Чикаго, у него отпуск. Вернется через неделю. Нас не забывает, справляется каждый день: что, мол, да как.
Джо-Джим работал пантомиму — исполнял акробатические номера с невидимым партнером. Когда он был в ударе, его искусство просто ошарашивало. Лишь на несколько лет старше Джека, сейчас он выглядел постаревшим, да и смотрелся так, словно его плохо кормят. Глаза беспокойные, впавшие; на высоких скулах темная желтизна; щеки и подбородок поросли двухдневной щетиной. Запястье плотно перехвачено несвежим бинтом.
«Опять полоснул, — пришло Джеку в голову. — А впрочем, вряд ли серьезная попытка».
— Ты почему не выступаешь? — спросил Джо-Джим. Он настаивал, чтобы его звали обоими именами, и не важно, кто присутствует в данный момент. Мало кому было известно, что его номера всякий раз
