был сделан его мир. Джебрасси мысленно сравнил щебень с материалом, из которого построены мосты, спрашивая себя, чем эти камушки отличаются от его собственной плоти, от злаков на полях — и от гибкого вещества смотрителей, которых ему довелось касаться, когда те вытаскивали его с полей сражений.

Острова, подпирающие Ярусы, ничуть не напоминают ни щебенку, ни зерно, ни человеческую кожу — серебристо-серые, не теплые и не холодные, какие-то странно нейтральные на ощупь. И все же именно серебристо-серое вещество образовывало фундамент, стены и — вполне вероятно — неботолок. Границы его мира.

Джебрасси охватило жгучее желание узнать больше — узнать и понять. В этом смысле он отличался практически ото всех, кого знал, причем столь разительно, что порой задавался вопросом: не допустил ли кто ошибку при его создании — скажем, какая-нибудь умбра могла невзначай уронить его на голову, вытаскивая из креши…

(Аист.)

Он досадливо тряхнул головой, отгоняя незнакомое слово, — трудное воспоминание о непривычном звуке.

(Ты родился благодаря умбрам — они как бы аисты, так? Оставили тебя под капустным листом.)

— Заткнись.

(Ни дать ни взять — зверинец. Но ты даже не знаешь, что такое зверинец. Слушай, а почему вас тут держат?)

Нельзя сказать, чтобы юноша питал неприязнь к своему визитеру, и уж конечно, о страхе не могло быть и речи, однако все эти последыши не давали никакого ответа. Когда Джебрасси блуждал — то есть когда его телом завладевал визитер, — ничего особенного не происходило, как и говорил Кхрен.

— Понятия не имею, что ты такое, — прорычал он себе под нос, — но я бы многое отдал, чтобы ты убрался.

У моста он оглядел панораму притихших, зашторенных базарных рядов, от которых начинались дороги, веером уходившие к дальним пределам полей, к стенам, окружавшим жилые кварталы Ярусов — полдня быстрым шагом на все про все. Стена Влаги и Навесная Стена: арочные своды неботолка стянуты в апекс по одну руку, а ровно напротив — длинная, полукруглая плоскость, самая сложная и недостижимая из всех. Под нее-то и уходили сливные каналы.

Порой наставники именовали эту дальнюю стену внешней, а две остальные — внутренними.

И любая из них — граница. Предел.

Барьер на пути любопытства.

Смотрители подняли туман и развесили шторы мрака вокруг участка последнего вторжения, по периметру поля чафовых побегов в тени Стены Влаги. Сейчас они просто висели в воздухе, поджидая момента, когда Гентун закончит инспекцию.

Там, за шторами, неправильный многоугольник поля размером с треть акра был превращен в мелкие кристаллические снежинки — обычная материя Вселенной переродилась в нечто иное, смертельно опасное или просто бесполезное: пробирное клеймо Тифона, извращенная — если не сказать, злорадная — метка. В толще кристаллических сугробов виднелись останки мужчины — местного фермера, если судить по заскорузлым обрывкам бывшей одежды. Внутренности словно взболтала чья-то легкомысленно-небрежная рука.

Фермер был еще жив, когда его нашли дежурные машины.

— Вы его убили? — спросил Гентун у старшей.

— Он мучился, Хранитель. Мы вызвали Бледного Попечителя, чтобы прекратить его страдания. С тех пор к нему не прикасались.

Возле трупа лежал деактивированный Бледный Попечитель собственной персоной — худощавый, с алой головогрудью и лакированными лифтокрыльями. Комья белых кристаллов липли к его конечностям. От всего этого придется избавиться: от останков органики, почвы и всего остального, чего коснулось вторжение.

Гентун бросил взгляд на прямой участок дороги, ведшей от заброшенных внутренних округов — от квартала Диурнов вместе с Апексной дамбой — через поля и луга к куда более узкой, вскинутой арке, напоминавшей короткий черенок, выраставший из первого острова, который нависал над каналом Тенебр. В сумеречном междусветье еще бродило несколько питомцев. Все держались подальше от тумана.

По оценкам Гентуна, за семьдесят пять лет, прошедших после обращения за аудиенцией с Библиотекарем, он потерял более двух тысяч представителей древнего племени. Вторжения в нижние уровни Кальпы нынче происходили один-два раза каждую дюжину циклов снободрствования. Возникало впечатление, что они специально охотятся на питомцев Гентуна: на тех, кто умел видеть, умел чувствовать… Смотрители по большей части сами вели расследования и делали выводы в отсутствии хранителя, но сейчас он начинал сомневаться в их скрупулезности. Гентун осознавал возможность того, что смотрителями манипулировало городское начальство из Эйдолонов, по-прежнему лояльных Астианаксу, который за все эти тысячи лет почти не уделял внимания Ярусам.

На более высоких уровнях, в более процветающих урбаниях Кальпы генераторы реальности работали куда лучше, защищая основную популяцию жителей. Вторжения происходили там редко, вероятно оттого, что Хаос не интересовался Эйдолонами. И все же, чем чаще Ярусы подвергались атакам, тем большая опасность грозила и верхним урбаниям — подлинная угроза, метафизическая и политическая для Астианакса.

Останки злосчастного фермера унесут, за выбеленную почву возьмутся малые серые смотрители, соскоблят и упакуют ее в герметизированные контейнеры. Как и раньше, тело жертвы, контейнеры и тех смотрителей, которые их коснулись — заразились, — уберут под замок, на большую глубину под сливными каналами. За прошедшее столетие Гентун несколько раз бывал там. Увиденное потрясало, его невозможно передать словами: будто сами пещеры перерождались, подвергались неизъяснимо пагубному морфингу…

— Хранитель, вещество с этого участка придется экспортировать, — доверительно шепнул старший смотритель Гентуну, сидевшему на корточках возле измочаленного трупа. — Подземелья заполнены практически до отказа.

Это становилось невыносимым. Зачумленные свидетельства вторжений теперь надо выстреливать в Хаос.

Сумеречное междусветье приобрело рыжевато-золотистый отлив, возвещая о приближении блинчатых, перистых облаков и мутноватых теней, которые всегда приходили перед отбоем. Опускавшийся фонтан света расплывался столь тонкой пеленой, что Джебрасси едва отбрасывал бесплотную тень. Все кругом — ветхое, покинутое — казалось погруженным в дымчатый сон.

Диурны вплотную примыкали к Навесной Стене, и добраться до них можно было лишь по длинной, порой предательски опасной дороге, по разрушенному гребню Апексной дамбы, некогда соединявшей носы трех островов — платформ, на которые опирались жилые Ярусы. В свою очередь, Навесная Стена вздымалась на три мили до сводчатого неботолка, где разворачивался выцветший от древности спектакль, неизменный на протяжении десятков тысяч жизней: вереница света и тьмы, бесконечная и бесстрастная процессия пробуждений и снов…

Все это можно было охватить одним движением глаз, даже не поворачивая головы — во всяком случае, с того места на дамбе, где сейчас находился Джебрасси. Время от времени он бросал по сторонам