что-то из себя строить. Хотя, впрочем, разве нынче людей разберешь?
— Может, оно и так, — глубокомысленно произнес Джимми. — А на тот случай, если эта леди и впрямь монашка, не распространяйся при ней насчет Сьюзи. Ее отсюда как ветром сдует, если она узнает, что тут вытворяла эта маленькая потаскушка.
Синьора стояла у окна. Взгляд ее был устремлен на горы, возвышавшиеся за пустошью.
Станет ли это место ее домом? Не капитулирует ли она, встретившись с отцом и матерью? Ведь теперь она более уязвима и зависима, чем тогда, когда уезжала из Ирландии. Сможет ли она простить родным то пренебрежение, ту холодность, которую они вновь продемонстрировали по отношению к ней, поняв, что она не собирается бросать все и покорно возвращаться домой, чтобы превратиться в их сиделку?
Или же ей придется остаться в этом маленьком убогом домике с его шумными хозяевами, с их замкнутым, мрачным сыном и нелюбимой дочерью?
Синьора понимала, что должна быть снисходительна к Салливанам. Она постарается добиться примирения между отцом и дочерью, необходимо также найти какой-то способ заинтересовать мальчика учебой. Со временем она подрубит шторы, заштопает протершиеся подушки на диване, что стоит в гостиной, обошьет каймой края полотенец. Однако все это будет делать не спеша. Годы, проведенные в Аннунциате, приучили Синьору к терпению.
Нет, завтра она не пойдет ни в квартиру матери, ни в дом, где живет отец. Лучше навестить Бренду и Тюфяка. Главное — не забываться и называть его Патрик. Они еще больше обрадуются встрече, узнав, что она уже обзавелась жильем и теперь собирается искать работу. Может быть, даже подберут для нее какое-нибудь занятие в своем ресторане. Например, она сможет мыть посуду и чистить овощи на кухне, как тот парень, за которого вышла замуж дочка Марио.
Синьора умылась и надела белую ночную рубашку, по вороту которой ее руками были вышиты маленькие розовые бутончики. Эта рубашка очень нравилась Марио. Синьора помнила, как ласково он поглаживал эти бутончики, прежде чем начать гладить ее тело.
Теперь Марио спит на кладбище между долиной и горами. Под конец он уже хорошо ее изучил. Он знал, что Синьора последует его посмертным советам, хотя при жизни Марио она этого никогда не делала. И все же, что бы там ни говорили, он был рад, что Синьора последовала за ним, что она осталась в Аннунциате и прожила там двадцать шесть лет. А теперь он был бы рад, что она уехала, как он и хотел, чтобы его вдова сохранила честь и достоинство.
Она так много раз дарила ему счастье, когда они лежали под этим самым покрывалом и на ней была эта самая ночная рубашка. Она дарила ему счастье, выслушивая его тревоги, гладя его волосы, тактично делясь с ним советами и мыслями. Сейчас же до ее слуха доносились непривычные звуки: собачий лай и детские крики.
Скоро она уснет, а завтра для нее начнется новая жизнь.
Ежедневно в полдень Бренда проходила через обеденный зал «Квентина». Так было заведено. На церкви по соседству звенел колокол, призывая верующих читать «Ангелюс». [16] Бренда всегда носила простые платья разных цветов с накрахмаленным белоснежным воротничком, на ее лицо был умело наложен макияж. Она придирчиво осматривала каждый стол. Официанты знали требовательность Бренды, поэтому работали безукоризненно, стараясь не давать ей повода для недовольства. Мистер Квентин, живший преимущественно за границей, часто говорил, что его имя в Дублине уважают именно благодаря усилиям Бренды и Патрика. Бренда хотела, чтобы так оставалось и впредь.
Большая часть персонала работала здесь уже долго. Эти люди досконально изучили привычки друг друга и прекрасно сработались. У ресторана были и постоянные клиенты, которым нравилось, когда к ним обращались по имени, и Бренда, инструктируя своих подчиненных, не уставала повторять, как важно помнить даже мельчайшие детали, связанные с каждым из них, чтобы они чувствовали особое к себе внимание. Как вы провели отпуск? А вы — пишете новую книгу? Как я был рад увидеть вашу фотографию в «Айриш тайме»! Какой вы молодец, что победили в лодочных гонках!
Хотя Патрик утверждал, что люди приходят в ресторан, чтобы поесть, Бренда была уверена, что каждый посетитель помимо еды хочет найти здесь уважение и доброжелательность. Работая в «Квентине» много лет, она всегда была сама любезность, даже обслуживая людей, которые ровным счетом ничего собой не представляли. Благодаря такому отношению они буквально на глазах расправляли плечи, начинали ощущать собственную значимость, и то, как их принимали в этом ресторане, навсегда отпечатывалось в их памяти. В таком подходе заключался залог успеха ресторанного бизнеса — даже тогда, когда все жаловались на тяжелые времена, а газетчики призывали потуже затянуть пояса.
Бренда поправила вазу с цветами на столике у окна и в этот момент услышала, как открывается дверь. Обычно в такое время посетителей не бывало. Дублинцы привыкли кушать поздно и не появлялись в «Квентине» раньше половины первого.
В дверь нерешительно вошла женщина. На вид ей было под пятьдесят, может, чуть больше. Ее длинные, свободно перехваченные волосы посеребрила седина, но в них еще попадались темно-рыжие пряди. На ней была длинная, ниже колен, коричневая юбка и старомодный жакет, какие носили в семидесятые годы. Ее нельзя было назвать оборванкой, а уж модницей — тем более. Просто она была совершенно особенной, не похожей на других. Женщина двинулась по направлению к Нелл Данн — администратору ресторана, которая усаживалась на свое рабочее место, и тут Бренда узнала ее.
— Нора О'Донохью! — вскричала она.
Подруги не виделись целую вечность. Молодые официанты и миссис Данн, сидевшая за стойкой, изумленно взирали на то, как Бренда — безупречная Бренда Бреннан! — кинулась к невзрачной незнакомке и заключила ее в объятия.
— Боже мой, ты все-таки уехала оттуда! Ты все же села на самолет и вернулась домой!
— Да, я вернулась, — ответила Синьора. Внезапно на лице Бренды отразилась тревога.
— Послушай, а… Ничего не случилось? Твой отец, случайно, не умер?
— Нет. По крайней мере, я ни о чем таком не слышала.
— Значит, ты приехала не к родителям?
— О, нет, ни в коем случае.
— Молодец, я знала, что ты не сдашься! А как поживает любовь всей твоей жизни?
И тут лицо Синьоры стало безжизненным.
— Он умер, Бренда. Марио погиб на дороге, в аварии. Теперь он лежит на церковном кладбище Аннунциаты.
Синьора выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок, а ведь через сорок минут ресторан наполнится посетителями. Нельзя допустить, чтобы они увидели Бренду Бреннан — лицо «Квентина» — рыдающей вместе со старой подругой над ее утраченной любовью. Бренда соображала быстро. В ресторане имелась отдельная кабинка, которую обычно предоставляли влюбленным парочкам или посетителям, которые хотели поговорить с глазу на глаз. Бренда провела подругу туда, усадила за столик, а затем велела принести большой бокал бренди и воды со льдом: что-нибудь из этого обязательно поможет. Затем, пробежав наметанным взглядом список заказов на столики, Бренда внесла в него кое-какие изменения и приказала Нелл Данн отпечатать список заново.
Нелл даже не скрывала, что заинтригована происходящим.
— Можем ли мы сделать что-то еще, чтобы… помочь вам, миссис Бреннан? — спросила она.
— Да, Нелл, спасибо. Составьте новый план рассадки и позаботьтесь, чтобы он был у каждого официанта, а также на кухне. Благодарю вас.
Она говорила резко, отрывисто, не стараясь соблюдать вежливость. Нелл Данн временами раздражала ее, хотя Бренда вряд ли сумела бы объяснить, почему. А затем Бренда Бреннан, которую и подчиненные, и посетители называли Снежной Королевой, скрылась в кабинке и стала горько оплакивать погибшего возлюбленного подруги — этого мужчину по имени Марио, жена которого пересекла площадь и попросила Нору вернуться домой, в страну, откуда она родом.
Это была трагическая и в то же время чудесная, волнующая история любви. Интересно, с некоторой завистью думала Бренда, каково это — испытать такую любовь, безумную, безоглядную и безнадежную?
