Однажды я застала их в нашем птичнике, в самых трагических позах. Эльвира лежала на клетке для цыплят, держа в руках платок и заливаясь слезами; Лонсето, стоя около нее на коленях, тоже плакал навзрыд. Я спросила, что они тут делают. Они ответили, что разыгрывают сцену из романа «Фуэн де Росас и Линда Мора»[26].
Тут я все поняла, увидев, что под всей этой комедией бьет пламя настоящей любви. Я сделала вид, будто ничего не замечаю, а сама поспешила к нашему приходскому священнику, чтоб посоветоваться с ним, как быть. Священник, на минуту задумавшись, сказал, что напишет одному из своих друзей, духовной особе, который сможет взять Лонсето к себе, а пока велел мне заказать молебен Пречистой Деве и хорошенько запирать дверь в спальню Эльвиры.
Я поблагодарила его за совет, стала заказывать молебны Пречистой Деве и запирать дверь в спальню Эльвиры, но, к несчастью, не подумала об окне. Однажды ночью я услыхала шорох в комнате племянницы. Я неожиданно отворила дверь и увидела ее лежащей в постели с Лонсето. Оба вскочили с постели в одних рубашках и, упав в ноги, сказали, что поженились.
– Кто же вас венчал? – воскликнула я. – Какой священник позволил себе такую подлость?
– Прости, сеньора, – важно ответил Лонсето, – никакой священник в этом деле не участвовал. Мы обвенчались под большим каштаном. Бог природы принял наши клятвы, румяная заря нас благословила. Свидетелями нашими были пташки, распевающие от радости при виде нашего счастья. Так восхитительная Линда Моро стала женой храброго Фуэна де Росас… Да, все это напечатано.
– Ах, несчастные дети! – воскликнула я. – Вы не соединены святым союзом и никогда не будете соединены им. Разве ты не знаешь, бездельник, что Эльвира – твоя двоюродная сестра?
Я была в таком отчаянье, что даже не имела сил бранить их. Велела Лонсето выйти из комнаты, а сама бросилась на постель Эльвиры и облила ее горькими слезами.
Произнеся последние слова, старый цыган вспомнил, что должен уладить одно важное дело, и попросил разрешенья покинуть нас. Когда он ушел, Ревекка сказала мне:
– Эти дети очень меня интересуют. Любовь показалась мне восхитительной в облике мулата Танзаи и Зулейки, но, наверно, была еще гораздо прелестней, одушевляя прекрасного Лонсето и очаровательную Эльвиру. Это было изваяние Амура и Психеи.
– Удачное сравнение, – ответил я. – Ручаюсь, что ты скоро добьешься таких же успехов в науке, которую воспел Овидий, как в своих занятиях по книгам Еноха и «Атласу».
– Думаю, – заметила Ревекка, – что наука, о которой ты говоришь, гораздо опасней тех, которыми я до сих пор занималась, и что в любви, как и в каббале, есть своя колдовская сторона.
– Что касается каббалы, – сказал Бен-Мамун, – то могу вам сообщить, что этой ночью Вечный Жид перешел через горы Армении и быстро приближается к нам.
Вся эта магия до того мне надоела, что я не слушал, когда о ней заходил разговор. Поэтому я отправился на охоту. И вернулся только к ужину. Старый цыган куда-то ушел, и я сел за стол с его дочерьми. Каббалист и его сестра совсем не показывались. Это уединение с двумя молодыми девушками немного смущало меня. Однако мне казалось, что это не они, а мои родственницы оказывали мне честь своими посещениями в шатре, но кем были эти родственницы – дьяволами или обыкновенными женщинами, в этом я никак не мог дать себе отчета.
ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ
Заметив, что все собираются в пещере, я тоже пошел туда. Позавтракали наскоро, и Ревекка первая спросила старого цыгана, что было дальше с Марией де Торрес. Пандесовна не заставил себя долго просить и начал так.
Выплакавшись вдоволь в постели Эльвиры, я пошла к себе. Печаль моя была бы, конечно, менее мучительна, если б я могла с кем-нибудь посоветоваться, но я не хотела никому рассказывать о позоре моих детей и поэтому одна умирала от скорби, считая себя единственной причиной всего. В течение двух дней я не могла сдержать слез; на третий день я увидела, что к нам приближается множество лошадей и мулов; мне доложили о коррехидоре Сеговии. Этот чиновник после первого приветствия сообщил мне, что граф Пенья де Велес, испанский гранд и вице-король Мексики, за несколько дней перед тем прибывший в Европу, прислал ему письмо для срочного врученья мне; но уважение, которое коррехидор имел к этому сановнику, послужило причиной того, что он решил привезти мне это письмо лично. Я поблагодарила, как полагается, и вскрыла письмо такого содержания:
«Сеньора!
Нынче исполняется ровно тринадцать лет без двух месяцев, как я имел честь засвидетельствовать Вам, что у меня никогда не будет другой жены, кроме Эльвиры Ровельяс, появившейся на свет за восемь месяцев до написания в Америке того письма. Уважение, которое я испытывал тогда к этой особе, возросло вместе с ее очарованием. У меня было намеренье поспешить в Вильяку и кинуться к ее ногам, но высочайшие приказы Его королевского величества дона Карла II заставили меня остановиться на расстоянии пятидесяти миль от Мадрида. И теперь мне остается только с нетерпеньем ждать вашего прибытия по дороге, ведущей из Сеговии в Бискайю.
Несмотря на всю свою скорбь, я не могла удержаться от улыбки, читая это почтительное письмо вице- короля. Вместе с письмом коррехидор вручил мне кошелек, где находилась сумма, накопившаяся за эти годы в банке Асьенто. Потом он откланялся, пошел к алькальду обедать и вскоре уехал в Сеговию. Что касается меня, я целый час стояла неподвижно, как статуя, с письмом в одной руке и кошельком в другой. Я еще не пришла в себя от удивления, когда вошел алькальд и сообщил мне, что он проводил коррехидора до границы владений Вильяки и находится в моем распоряжении, чтобы заказать мне мулов, погонщиков, проводников, седла, провизию, – одним словом, все, что нужно для дороги.
Я предоставила алькальду заняться этими хлопотами, и благодаря его рвению на другой день мы пустились в путь. Переночевали в Вильяверде и вот прибыли сюда. Завтра приедем в Вильяреаль, где застанем вице-короля, как всегда, полного уважения и почтительности. А что я скажу ему, несчастная? Что скажет он сам, видя слезы бедной девушки? Я решила не оставлять моего сына дома – из боязни возбудить подозренья алькальда и приходского священника и, кроме того, не в силах противостоять горячим просьбам его самого ехать с нами. Переодела его погонщиком – и одному только богу известно, что из всего этого получится. Трепещу и в то же время желаю, чтобы все вышло наружу. Во всяком случае, мне необходимо видеть вице-короля, необходимо узнать, что он решил относительно наследства Эльвиры. Если моя племянница недостойна быть его женой, я хочу, чтобы ей удалось пробудить в нем участие и добиться его покровительства. Но с каким лицом я, в моем возрасте, осмелюсь оправдываться перед ним в своей оплошности? Право, не будь я христианкой, я предпочла бы смерть той минуте, которая меня ожидает.
