– Ах, божественная Ревекка, – прервал другой, – как ты можешь так долго нас не узнавать? Я – Поллукс, а это мой брат.

Страх сдавил мне горло. Я вскочила с кресла и забилась в угол комнаты. Мнимые близнецы приняли зеркальный вид, расправили крылья, и я почувствовала, что они поднимают меня на воздух, но, по счастливому вдохновению, произнесла священное слово, известное из всех каббалистов лишь нам с братом. И сейчас же оказалась сброшенной на землю. Из-за этого падения я лишилась чувств, и только твои старания вернули мне их. Внутренний голос убеждает меня, что я не потеряла ничего из того, что должна была сохранить, но я измучена всеми этими необычайными происшествиями. Божественные близнецы! Я не достойна вашей любви. Я родилась для того, чтоб быть обыкновенной смертной.

Я проснулся довольно рано и в ожидании завтрака пошел пройтись. Издали я заметил каббалиста, который о чем-то горячо спорил с сестрой. Я повернул в сторону, не желая им мешать, но вскоре увидел, что каббалист устремился к табору, а Ревекка поспешно идет ко мне. Я сделал несколько шагов навстречу ей, и мы продолжали прогулку вместе, не обмениваясь ни словом. Наконец прекрасная израильтянка первая нарушила молчание.

– Сеньор Альфонс, я хочу сделать тебе признание, к которому ты не отнесешься безразлично, если моя участь имеет для тебя какое-нибудь значенье. Я раз и навсегда оставляю каббалистические науки. Минувшей ночью я глубоко обдумала это решение. На что мне это ненужное бессмертие, которым мой отец хотел меня наделить? Разве и без этого все мы не бессмертны? Разве не суждено нам соединиться в жилищах праведников? Я хочу прожить эту короткую жизнь не даром, провести ее с настоящим супругом, а не со звездами. Хочу стать матерью, увидеть детей моих детей, а потом, усталая от жизни и сытая ею, заснуть в их объятьях и вознестись на лоно Авраама. Что ты думаешь о моем намерении?

– Одобряю его от всего сердца, – ответил я, – но что говорит об этом твой брат?

– Сперва он пришел в бешенство, – сказала она, – но потом обещал мне сделать то же самое, если будет вынужден отказаться от дочерей Соломона. Он только ждет, когда солнце вступит в созвездие Девы, и после этого примет окончательное решенье. А пока он хотел бы дознаться, что это за оборотни издевались над ним в Вента-Кемаде, назвавшись Эминой и Зибельдой. Он не хотел сам расспрашивать тебя об них, полагая, что ты знаешь не больше его. Но нынче вечером он хочет вызвать Вечного Жида – того самого, которого ты видел у отшельника. Он надеется от него получить кое-какие сведения.

Тут нам сказали, что завтрак готов. Он был подан в большую пещеру, куда убрали также шатры, так как небо начало покрываться тучами. Вскоре разразилась страшная гроза. Видя, что нам суждено просидеть весь день в пещере, я попросил старого цыгана продолжить дальше свою историю, что тот и сделал.

Ты помнишь, сеньор Альфонс, историю принцессы Монте-Салерно, которую рассказал мне Джулио Ромати; я говорил тебе, какое впечатление эта история произвела на меня. Когда мы легли спать, комната была освещена только слабым светом лампы. Я боялся глядеть в темные углы комнаты, особенно на один ларь, в котором хозяин держал запас ячменя. Мне казалось, что вот сейчас оттуда покажутся шесть скелетов. Я завернулся в одеяло, чтоб ничего не видеть, и скоро заснул.

Рано утром меня разбудили колокольцы мулов; одним из первых я был на ногах. Позабыв и о Ромати и о принцессе, я думал только об удовольствиях, связанных с дальнейшим путешествием. В самом деле, оно было очень приятное. Солнце, слегка подернутое облаками, жгло не слишком сильно, и погонщики решили ехать целый день без остановок, сделав привал только у колодца Дос-Леонес, где проселок на Сеговию соединяется с большой дорогой на Мадрид. Здесь под живописными деревьями два льва изрыгают воду в мраморный бассейн, что немало содействует прелести этого места.

Был уже полдень, когда мы туда приехали, и не успели мы там остановиться, как увидели путешественников, приближающихся по дороге из Сеговии. На первом муле, открывающем шествие, сидела молодая девушка как будто моего возраста, но на самом деле немного старше. Мула ее вел мальчик, на вид лет семнадцати, миловидный и хорошо одетый, хотя в обычной ливрее конюха. За ними следовала женщина уже в возрасте, которую можно было принять за тетю Даланосу, не столько по чертам лица, сколько по движениям и всему облику, а в особенности по тому же самому выражению доброты, которым дышало ее лицо. Слуги замыкали процессию.

Так как мы прибыли первыми, то пригласили путников разделить с нами трапезу, которую нам накрыли под деревьями. Женщины приняли приглашенье, но как-то неохотно, – особенно, молодая девушка. Время от времени она взглядывала на молодого погонщика, усердно ей прислуживавшего, а пожилая дама смотрела на них с жалостью и со слезами на глазах. Я заметил их скорбный вид и был бы рад сказать им что-нибудь утешительное, но, не зная, как начать, ел молча.

Тронулись в путь; добрая моя тетка подъехала к незнакомой даме, а я приблизился к молодой девушке и видел, как молодой погонщик, будто поправляя седло, касался ее руки или ноги, а раз заметил даже, как он поцеловал ей руку.

Через два часа мы достигли Ольмедо, где должны были заночевать. Тетка моя велела поставить стулья перед дверью в трактир и села с попутчицей побеседовать. Через некоторое время она сказала мне, чтоб я пошел и велел принести шоколаду. Я вошел в дом, и в поисках наших людей, попал в комнату, где увидел молодую девушку в объятьях конюха. Оба заливались горючими слезами. При этом зрелище у меня чуть сердце не разорвалось: я кинулся на шею молодому погонщику и разрыдался как безумный. Тут появились обе дамы. Моя тетка в необычайном волнении вытащила меня из комнаты и спросила о причине моих слез. Не зная, из-за чего мы плакали, я не знал, что ответить. Узнав, что я плачу без всякой причины, она не могла удержаться от смеха. А в это время другая дама заперлась с молодой девушкой: мы услышали, как