318-я Новороссийская и 117-я гвардейская стрелковые дивизии, 255-я морская бригада и 386-й батальон морской пехоты. За ними должны были последовать остальные части 20-го стрелкового корпуса.

Десантные отряды должны были выйти на старт к 24 часам. Однако погода вновь подвела синоптиков: усилился ветер, на Азове и в проливе начинался шторм. Все это сказывалось на соблюдении графика, сдвигая все этапы операции на полтора-два часа. Артиллерийские огневые позиции на косе Чушка почти полностью оказались в воде. Адмирал Горшков предложил отложить операцию, однако командующий Черноморским флотом его не поддержал. На запрос Петрова адмирал Владимирский авторитетно заявил: «Шторма не будет. А если пролив и будет шуметь, то это усыпит бдительность противника».

Когда отряды Азовской флотилии вышли в открытое море, шторм достиг силы шести баллов. Сборище из 150 маломореходных и вовсе немореходных, перегруженных людьми, боеприпасами и снаряжением плавсредств, просто физически не могло в таких условиях, да еще ночью, преодолеть 20 миль от Темрюка до крымского берега. Часть из них туг же утонула или была выброшена на берег. Поэтому командующий фронтом вынужден был дать распоряжение Горшкову и командарму Мельнику вернуть десанты в исходное положение.

На Тамани ситуация развивалась аналогично. Корабли в места посадки войск 18-й армии прибывали крайне медленно, некоторые не пришли вовсе. Пришлось увеличить нагрузку на прибывшие суда, оставить на берегу часть артиллерии. В открытое море десант вышел лишь в 3 часа утра 1 ноября.

«Уже здесь, на старте, нарушилась стройная система боевых порядков, — вспоминает бывший командир 318-й стрелковой дивизии генерал Г.Ф. Гладков. — Погода делалась все хуже. Волны швыряли суда из стороны в сторону. Катера с трудом буксировали плоты с материальной частью. Передовые отряды, шедшие на плоскодонных мотоботах, перемешались между собой. С передового флагманского корабля мы с тревогой наблюдали эту нерадостную картину…»

Тем не менее корабли держали курс на Крым. Несмотря на то что «пролив шумел», бдительность противника это не усыпило. Десантные отряды были обнаружены в трех километрах от берега. В 4 часа 30 минут по сигналу с судов передового отряда с Тамани была проведена сильная артиллерийская подготовка. 51 тяжелое орудие подвижных дивизионов Потийской и Туапсинской баз и 140 армейских пушек ударили по четырехкилометровому фронту высадки, а затем перенесли огонь дальше, на 500 метров от уреза воды. Однако стрельба вслепую с одного берега пролива по другому не смогла подавить огневую систему противника:

«Снова несколько прожекторов осветили десант. Их лучи задерживались на судах, как бы подсчитывая наши силы. Потом в небе появились сотни осветительных ракет, и противник начал обстрел. Снаряды рвались всюду. Вокруг флагманского катера то и дело поднимались серые колонны воды.

Вода ревела, обрушиваясь на палубу. С некоторых катеров повалил черный дым. Непроглядный мрак беспрестанно сменялся ярким, обнажающим светом. В те моменты, когда отважные летчицы Таманского полка направляли свои самолеты на прожекторные установки противника, свет выключался. Самолет уходил, и снова прожектористы протягивали свои дьявольские щупальца к десанту. Здесь мы понесли первые потери. Затонуло несколько мелких судов.

Слева от флагмана грохнуло три взрыва. Мы видели, как развалился подорвавшийся на минах катер. На нем был штаб 31-го полка во главе с полковником Ширяевым… Справа загорелся еще катер. Было видно, как матросы сбивают пламя. «Руби буксир!» — отчаянно прокричал чей-то голос. Обрубленный конец хлестнул по волне. Плот с двенадцатью противотанковыми пушками встал дыбом и исчез во тьме».

Вот так около 5 часов началась высадка первого броска частей 18-й армии в районе Эльтигена и коммуны «Инициатива». Сильный прибой заливал малые суда и шлюпки. С глубоко сидящих катеров, которые не могли подойти к пляжу, бойцы добирались до берега вплавь и с «полундрой» по минным полям шли в атаку. Плоскодонные плавучие средства выбросили штурмовые отряды, но ни одно из них не вернулось: «Это была самая трагическая ошибка в плане десантной операции. Расчет был на плоскодонные суда: доставив передовые отряды, они должны были возвратиться и, курсируя между кораблями, баржами и берегом, высадить в несколько приемов весь десант. Но большинство плоскодонных судов сразу вышло из строя. Некоторые погибли от огня, несколько подорвались на минах. Эти неизбежные потери мы учитывали и предвидели. Мы не учли силу шторма: основная часть плавсредств штормовая волна выбросила на берег и разбила о камни. Высаживаться теперь было не на чем».

В этот момент моряки получили приказ возвращаться в базу: «Корабли разворачивались и уходили. Они уходили от крымского берега. А там возле самой воды маячила чья-то фигура, потрясая руками над головой».

Всего в течение ночи удалось высадить на берег немногим больше двух тысяч человек в основном из состава 318-й стрелковой дивизии и отдельной морской бригады, восемнадцать 45-мм пушек и пятнадцать минометов. На крымском берегу не оказалось ни одной штабной группы и ни одного командира полка. Отдельные подразделения, не имея общего руководства, действовали самостоятельно. Из 121 единицы различных катеров и высадочных средств, принимавших участие в переброске войск, погибло 37 единиц и 29 вышли из строя, получив различные повреждения.

К рассвету десантникам удалось захватить в районе Эльтигена плацдарм до 5 км по фронту и до 2 км в глубину. Днем в поселок на одиночном мотоботе прорвался полковник Гладков с управлением 318-й дивизии.

Немцы старались в кратчайший срок сбросить десант в море, однако тот зацепился прочно. Большую помощь в удержании плацдарма сыграли огонь тяжелой артиллерии с Таманского полуострова и авиационная поддержка. В течение 1–3 ноября советские штурмовики помогли отразить 37 атак противника, группами по 8–10 самолетов. «Илы» почти непрерывно висели над полем боя. Только в течение 1 ноября штурмовая авиация флота совершила около 600 самолето-вылетов для поддержки высадившихся частей. По воздуху доставлялись боеприпасы и продовольствие.

Лучшей поддержкой эльтигенцам была бы скорейшая высадка войск второго эшелона, в частности 117-й гвардейской стрелковой дивизии. Но из-за больших потерь в корабельном составе адмирал Холостяков, имея только 46 малотоннажных судов и 6 бронекатеров, в ночь на 2 ноября смог за два рейса отправить от Тамани только один стрелковый полк и немного легкой артиллерии, всего 3270 человек. Подкрепление на плацдарм было высажено, но при этом потеряно еще 30 единиц плавсредств — ведь теперь ни о какой внезапности не могло быть и речи. Немецкая артиллерия, торпедные катера и быстроходные баржи оказывали активное противодействие. За каждый рейс к крымскому берегу, перераставший в морской бой, приходилось платить дорогую цену. Попытки организовать перевозки в дневное время провалились.

Десант севернее Керчи снова откладывался, погода по-прежнему не позволяла судам Азовской флотилии выйти в море.

К 4 ноября флот высадил в Эльтигене 9220 человек при 35 орудиях. Эти войска нуждались в регулярном снабжении, полностью от него зависели. Для переправки через пролив остальных частей армии Леселидзе у флота не осталось ничего.

По утверждению Гладкова, на суше его атаковала вся 98-я немецкая пехотная дивизия в сопровождении совершенно несусветного — не менее 60 — количества танков и самоходных установок, все, как водится, «тигров» и «фердинандов»: «Немцы во второй половине дня начали «волновые атаки»: шла одна линия танков и пехоты, за ней на расстоянии 300–400 метров другая, третья… Первые «волны» разбились. Перед окопами торчали горевшие танки, валялись трупы врага… За три дня десантники, артиллеристы и авиаторы уничтожили более 30 боевых машин».

Это особенно впечатляет, если учесть тот факт, что на весь Крым у командующего 17-й армией имелся только 259-й дивизион 75-мм штурмовых орудий, располагавшийся в районе Джанкоя. Правда, маршал Еременко упоминает о наличии на Керченском полуострове двух румынских танковых рот, но и это дает цифру чуть больше 40 боевых машин.