Решено было идти напрямик курсом почти восточным, чтобы выйти к северной оконечности Новой Земли, а оттуда, таясь вдоль побережья, спускаться к югу, начиная выходить в эфир для связи с русскими…

Хриплый Дик, уже прошедший однажды с караваном до России, был настроен, не в пример другим, весьма оптимистично:

– Русские очень внимательно несут службу. Как только их эсминцы зажмут нас в свой ордер, ты можешь играть на банджо сколько тебе влезет… Немцы уже не проскочат!

– У них здесь разве большой флот? – спросил Брэнгвин.

– Да нет… флот как раз маленький.

– Как же они умудряются проводить нас без потерь?

Хриплый Дик сплюнул на ветер, чтобы плевок отнесло за борт, и поддернул спадавшие штаны.

– А черт их там разберет, этих русских, – сказал он, почесав спину о пиллерс. – Я и сам не знаю, как они это делают. Но у них, поверь мне, это здорово получается…

Транспорт-сухогруз шел нормально, и погода могла бы только радовать. Но теперь она скорее пугала – слишком спокойно море, слишком ясны небеса. Первый самолет-разведчик противника облетел транспорт так низко, что едва не задел мачты, и Брэнгвин сказал штурману:

– Вот, кажется, сейчас начнется вибрация души и тела. Мой приятель Сварт изучил уже молитвенник наизусть…

Самолет удалился, но в команде многие уже «завибрировали».

– Может, его надо шарахнуть из «эрликонов»?

– А что нам это даст? – горько усмехнулся штурман. – Он, едва заметив нас, уже успел передать наши координаты…

Из каюты поднялся на мостик заспанный капитан.

– Что тут было без меня? – спросил недовольно.

– Мы тут корчимся от смеха, сэр… Нас засекли, и сейчас немцы устроят всем нам показательный заплыв на короткую дистанцию.

– Боцман! – приказал кэп. – Проверьте на спасательных плотах наличие банок с тушенкой и анкерки с водой из запаса неприкосновенности… Также и весла! Не извели ли их наши матросы на зубочистки?

– О нет, сэр, – с издевкою отвечал Брэнгвин, – мы еще не дошли до того, чтобы веслами чистить зубы. Для этого мы использовали клавиши от вашей фисгармонии…

– У нас, – вставил штурман, – еще и катер под капотом.

– Какой вы умный у меня! – восхитился кэп. – Так и быть, я заберу вас на катер… вас обоих! – И капитан потащился обратно в каюту, волоча по ступеням трапа полы халата.

– Каботажник много берет на себя, – сказал Брэнгвин. – Ему кажется, что он плывет по родимой речке… Он даже не понимает, что плот в океане надежней катера! Удивительный народ эти дураки. Я бы стал их коллекционировать, если бы они стоили дешевле умных…

Полярный океан почти ласково стелил перед ними свои зеленоватые, как японская яшма, воды. После полудня пришли немецкие самолеты с бомбами (торпеды они берегли). Глядя, как они заходят для метания, Брэнгвин отодвинул ветровое стекло, чтобы лучше видеть маневры противника…

– У вас руки не заняты, сэр, – попросил он штурмана, – так суньте мне в морду бутылкой, пока не поздно…

Штурман, как заботливая нянька, дал ему пососать виски, и Брэнгвин стал отрабатывать рулем уклонения корабля от бомб. Он не сплоховал – две атаки прошли впустую, бомбы взорвали воду по бортам.

– Почему молчат наши «эрликоны»?! – орал Брэнгвин, орудуя манипуляторами. – Или наш кэп договорился с Адольфом?

Тут их и накрыло. Бомба пронизала полубак, рванув отсеки в оглушительной вспышке. Словно рельсы, выперло наружу стальные бимсы. Волна горячего воздуха закручивала железо палубы в уродливый массивный рулон. Бомба не дошла до днища – и то хорошо. Корабль долго трясло в никому не понятном грохоте. Это произошла самоотдача якорей, и они долго, минуты три подряд, убегали в пучину, пока не кончились цепи; сорвав за собой крепления жвакагалсов, якоря ушли в океан навсегда…

Кто-то заорал в дыму начавшегося пожара. Другой лежал, тряпкой провисая через поручни, и медленно скатился за борт вниз головой. Ветром чуть отнесло дым, и первая кровь, увиденная Брэнгвином, показалась ему такой яркой, такой неестественной, что Брэнгвин даже не поверил, что это кровь…

Под ногами визжало битое стекло. Когда вылетели рубочные окна – не заметил. Штурман стоял рядом, и лицо его было ужасно – в страшных порезах. Стекла, разлетевшиеся острыми клинками, распороли нос, щеки, уши – он заливался кровью!

– Брэнгвин, помогите… я ничего не вижу…

Брэнгвин еще раз глянул на пробоину в полубаке, откуда уже огулом выхлопнул первый язык огня.

Трубы водяных гидрантов или перебило, или так уж было задумано раньше, чтобы они не работали. Ни один «минимакс» на корабле не действовал. Пеногоны жалобно шипели, и только!

– Зато у нас нет пятен на костюмах, – сообщил Брэнгвин.

Он срывал подряд все «минимаксы», нещадно бил их капсюлями о палубу. Один сработал – тетрахлорметановая струя ударила по пламени, словно кулаком, загоняя огонь в глубину трюма. Визжа от боли и ожогов, Брэнгвин прыгал по развороченной палубе, рискуя свалиться в жерло трюмного вулкана. Но огонь пошел дальше, и люди, побросав пеногоны, отступили… Капитан в том же боксерском халате, стоя в сторонке, ротозеем глядел на пожар. Брэнгвин подскочил к нему:

– Прикажите впустить забортную воду.

Кажется, он принял Брэнгвина за сумасшедшего, который хочет затопить корабль… Дурак! Брэнгвин спустился вниз. В холодном отсеке, возле самого днища, горели тусклые лампы. Тяжело и громко дыша, Брэнгвин ползал среди заржавелых клапанов. «Этот… или не этот?» Маховик с трудом провернулся в его руках. Он приложил руку к переборке и тут же отдернул ее, заорав: переборка была раскаленной, как утюг. Она стала шипеть, значит, вода пошла из-за борта, значит, все правильно… Транспорт сразу получил сильный дифферент на нос, волны полезли к нему на палубу, но пожар прекратился.

Четырех убитых при взрыве сложили на спардеке.

– Они спали… им как раз в ноль шесть на вахту!

Брэнгвин нашел на рострах чью-то ногу.

– Эй, признавайтесь по чести – чья нога?

Четверо лежали на спардеке – все с ногами.

– Это нога Хриплого Дика, – сказал радист в испуге. – Он всегда носил старомодные носки без резинок…

Самого же боцмана не нашли. Видать, его шибануло за борт. Сильно размахнувшись, Брэнгвин отправил в море и ногу.

Мертвых, чтобы они не портили настроение живым, быстро покидали за борт. На возвышенности спардека с требником в руках стоял бледный Сварт, посылая в небо молитвы.

Он был вдохновенен и прекрасен в этот момент. Брэнгвин не удержался, чтобы не хлопнуть его по жирной заднице.

– Только бы нам, старушка, добраться до Мурманска, – сказал он Сварту, – а там мы напьемся с тобой так, что русские нас никогда не забудут…

Он навестил штурмана в его каюте, пришел к выводу:

– Это еще не нокаут… пока лишь нокдаун, сэр!

Штурман попросил сделать ему укол морфия. Брэнгвин никогда никому не делал уколов. Но решительно отбил головку на ампуле. Засосал в шприц мутную жидкость.

– Ничего в жизни делать я не умею, но за все берусь…

И засадил в тело иглу. Потом отбросил шприц, как гвоздь.

– И кажется, – заключил, – мне все понемножку удается…

На верхней палубе взвизгнула кран-балка на развороте.

– Ого! Я вас покину…

Кран-балка уже держала на талях полуспущенный катер. Под капот его летели