– Простите, что вмешиваюсь. Сторожевик (это же видно) недавно рыбу ловил… Где им сразу все тонкости изучить? Служба связи и наблюдения у них никудышная, это верно. Но если быть честным, то командир сторожевика достоин большой благодарности.

– За что? За то, что вас бомбил на подходе к базе?

– Именно так, товарищ вице-адмирал… Уж сколько нас немцы бомбили, а такого не выпадало. Дельно он бомбы клал! Просто душа радуется, что наши корабли умеют бомбить врага отлично.

– Разберемся, – кивнул комдив. – А ты слишком уж добрый, Саня, – сказал он ему потом. – Лежал бы сейчас с водичкой в камбузе на плесе Кильдинском и… рот нараспашку!

Сторожевик вернулся с моря, и его навестил командир подлодки. По внешнему виду пожилой команды, по тому, как неумело отдал у трапа честь подводнику вахтенный, командир лишний раз убедился, что эти ребята совсем недавно плавали под скромным флагом с двумя селедками на полотнище.

При появлении офицера, грудь которого была украшена звездой Героя Советского Союза, командир сторожевика привстал со стула-вертушки. Это был человек преклонных лет, его натруженные руки слегка вздрагивали. Сейчас он имел звание лейтенанта. Над карманом его кителя неярко поблескивал орден Красного Знамени. Только не боевой славы – трудовой…

– Позволю себе заметить, – начал подводник, – что своих на войне бомбить не рекомендуется… Дайте- ка листок бумажки!

На листке, вырванном из тетрадки в клеточку, подводник сделал карандашом несколько стремительных росчерков.

– И вот цель! – сказал он, ловко обозначив свою лодку. – Первый заход вы пошли так. Одобряю. На развороте потеряли, однако, немало времени. Не одобряю. Вот если бы на контрольном бомбометании вы сбросили серию не в этой точке, а здесь…

– И… что? – спросил рыбак.

– Как что? – удивился подводник, смеясь. – Мы бы с вами уже не разговаривали сейчас… Вы поймите одно: вам повезло, как никому другому. Никто из наших людей, отбомбив противника, не имеет возможности встретиться с врагом, чтобы узнать у него – как его бомбили? А вам повезло: перед вами сидит человек, который ускользнул от вашей атаки. Учтите же мои замечания!

Прослушав целую лекцию, старый моряк поднялся из-за стола, а в углах глаз, выцветших от соли и ветров, мерцали глубоко спрятанные слезы.

– Сынок, – неожиданно сказал он. – Прости уж нас. Видит Бог, мы не хотели… Это так, святая истина! А за науку спасибо… мы учтем на будущее!

Распили они в каюте пол-литра и расстались друзьями.

Северные подводники были щитом флота и всего Мурмана. Причем этот щит был постоянно выдвинут на самые крайние рубежи. Враг не был в безопасности даже тогда, когда прятался от подводников в глубине фиордов за охраной цепей, сетей, мин, проволоки и строгой брандвахты… Они все равно прорывались!

Как люди они были по-человечески великодушны и щедры. Опасная работа, гибель многих товарищей, звания Героев – это не сделало их жестокими и зазнавшимися. Они были люди в полном смысле этого слова. Умея ненавидеть, они очень много и очень многое любили в этом прекрасном мире… А далеко в океане на их подлодках тихо открывались крышки аппаратов, и через эти жерла, глядящие в сумрачные глубины, вылетала ненависть к врагу – длинными телами боевых торпед…

Сейчас они встанут на позиции – как щит, ограждающий РQ-17 от высшей точки Европы, от самого Нордкапа.

А теперь, читатель, нам предстоит снова побывать в Западном полушарии, где с американской пристани мы примем на борт человека, который станет нашим добрым союзником…

В апреле 1942 года фюрер сказал в рейхстаге: «Бои на Востоке будут продолжаться и далее. Мы будем бить большевистский колосс до тех пор, пока он не развалится!» Но, развивая успех на Востоке, Германия заодно уж нанесла Штатам несколько болезненных ударов, чтобы пошатнуть моральное равновесие американцев («…чтобы эти олухи, – говорил Геринг, – умеющие штамповать только автомобили и холодильники, поняли, с кем они имеют дело»).

Недавняя катастрофа Пирл-Харбора настолько ошеломила американский народ, что на фоне гибели целой эскадры явно померкло другое бедствие, испытанное Америкой у своих берегов в начале 1942 года. За очень короткий срок немецкие подводники – безнаказанно! – отправили на грунт сразу 150 кораблей. Действуя почти в полигонных условиях, мало чем рискуя, «волки» Деница выбирали по своим зубам любую жертву. Но большую часть торпед они выстреливали в танкеры. Это создало панику среди команд, возивших сырую нефть из Венесуэлы, и матросы в ужасе покидали свои «лоханки». Засев в барах гавани Кюрасао, они попивали крепкий тринидадский ром и лениво посматривали на танкеры, застрявшие возле причалов.

– Сгореть живьем всего за двести паршивых долларов, кому это понравится? – рассуждали они. – Ведь скажи кому-нибудь, что у нас при взрыве даже стекла становятся мягкими, словно пшеничное тесто, – так ведь никто не поверит…

Подлодки Деница обстреляли с моря нефтеперегонные заводы, и вскоре США (богатейшая страна!) ввела нормирование на бензин, на кофе, на сахар. Для борьбы с немцами был создан флот охраны из добровольцев, ищущих острых ощущений, который получил название «Хулиганский патруль».[5] Моряки быстро поднимались в цене, моряцких рук не хватало. Команды торговых кораблей зарабатывали большие деньги на риске…

В одной из улочек Бостона, недалеко от порта, весело торговал шумный моряцкий бар, и здесь сидели два приятеля.

– Большой риск, и оттого большие деньги, – призадумался Сварт. – Но туда берут ребят, которые умеют палить из «эрликонов»… Скажи честно: ты не боишься этого рейса?

Брэнгвин оглядел сутолоку бара и, сжав жесткие кулаки, прищурился, словно в авиаприцел «эрликона»:

– А знаешь, это даже нетрудно… По Адольфу и его сволочи я согласен стрелять с утра до ночи… Да и русских надо ведь понять тоже: им сейчас тяжело, и почему бы не помочь им?

Пропеллеры ревели под потолком бара, наращивая шквалы душного, горячего ветра. Сварт задумчиво посолил холодное пиво, спросил с недоверием:

– А стоит ли помогать русским? Гитлер уже заканчивает возню с ними… Разве ты не слышал, где сейчас немцы?

– Они прутся на Сталинград.

– А где этот Сталинград?

Брэнгвин честно признался:

– Не знаю. Кажется, на Волге. Говорят, она такая же длинная, как наша Миссисипи, и русские ее очень любят…

Матросы вышли на улицу. Сварт хмуро молчал.

– Я тебя подвезу, – предложил он, садясь за руль своего старенького «понтиака»; они доехали до порта, но из машины Сварт не вылез. – Доллары хороши, – сказал он. – Но для рейса в Россию пусть они поищут дураков в Техасе… Ясно?

Брэнгвин перекинул через плечо куртку, ответил так:

– Дело даже не в долларах! Подумай, что русским сейчас нелегко, и тебе станет стыдно…

– А почему мне должно быть стыдно за этих русских? Немцы лупят не меня! Пусть они придут сюда, тогда я им покажу…

– Тогда будет уже поздно что-либо показывать!

– Гитлер сюда не придет… – Сварт малость поколебался. – Послушай, – сказал он, – до Скапа-Флоу я бы еще сходил, у англичан конвойная служба налажена… Но дальше – не дури!

– Море одинаково, – сплюнул Брэнгвин. – Если дотянешь до Скапа-Флоу, так уже недалеко и до Мурманска.

– Э-э, нет, бродяга! Ты ведь там еще не плавал. А я бывал возле Шпицбергена. Самый лучший пловец в тихую погоду держится на воде минут пятнадцать. Учти, этот срок выдерживают только рекордсмены! А потом… – Сварт замолк.