Полыхали костры на улицах, разведенные для обогрева караульных. Под вечер в доме графа Бирена собрались – все в тревоге! – братья графские, Густав и Карл Бирены, граф Дуглас, Менгдены, Бреверны, Ливены; явился вице-канцлер Остерман, натертый салом гусиным; принц Гессен- Гомбургский приехал и, Кейзерлинг прибыл (безбожный Корф не пришел, всех презирающий). Из русских же здесь был один – великий канцлер Алексей Черкасский, угодлив, толстомяс, противен и пыхтящ…

– Произошло нечто ужасное, – говорил Остерман, в платок пуховый кутаясь по-бабьи. – В Париже, в этом средоточье скверны, недавно вышла зловредная книжонка «Lettres Moscovites». В тисненье первом она мгновенно раскупилась. Париж охотно слизал тот яд, что по страницам густо так набрызган и… Это б не беда! Мало ли чего в Париже не выходит. Но «Письма из Москвы» стали колесить по всей Европе… Вот вред! Вот катастрофа!

– Там обо мне сужденья есть? – спросил граф Бирен хмуро.

– Никто не пощажен, – ответил Остерман и на глаза себе поспешно козырек надвинул. – Особливо же, ваше сиятельство, достается всем добрым немцам, у правления Россией состоящих. В книжонке той придирчиво изложено бедственное положение простонародья русского. Все тягости налогов. И система сыска политического со знанием дела выявлена. – Остерман нюхнул табачку, но не чихнул, табакерку аккуратно спрятал. – О пытках в застенках наших изрядно говорится в книжке этой.

– Да врут, наверно, все! – заметил Бисмарк, шурин Бирена.

– Увы. Там наши тайны многие открыты.

Вперед выступил принц Людвиг Гессен-Гомбургский.

– Надеюсь, – заявил, – что о моей персоне благородной там сказано лишь самое хорошее и мой полководческий гений прославлен?

Остерман, съежась в коляске, отвечал принцу с презрением:

– О дураках в той книжечке – ни слова нет.

Принц сел и стал ждать, когда граф Бирен позовет к ужину.

– Нас кто-то ловко предал, – точно определил Кейзерлинг.

Бирен вдруг взялся за поручень коляски Остермана и одним могучим рывком закатил вице-канцлера в угол, подальше от гостей.

– Кто автор? – спросил. – Из-под земли достать… Даже если он спрятался в Канаде, все равно – найти и жилы вытянуть ему!

Слой пудры, осыпавшись с парика, лежал на плечах вице-канцлера, и Бирен машинально (не по дружбе) сдул ее с кафтана Остермана, словно пыль с мебели.

– Но автор книжки анонимен, – ответил вице-канцлер.

– Ну хватит дурака валять! Уж вы-то знаете наверно…

– Догадываюсь, что сочинитель этот – Франциск Локателли. Но это и не он! – со скрипом рассмеялся вице-канцлер.

– Как вас понять?

– А так… Откуда мог заблудший итальянец за краткий срок пребывания в России столь много вызнать тайн двора нашего и секретов государственных? Нужны годы… автор сам должен быть русским!

– Если это не Локателли, тогда кто же нас предал?

– Не знаю. Но этот человек, судя по всему, отлично знает не только меня, но и близок к вам, мой граф любезный!

Бирен ногой отпихнул коляску прочь от себя.

– Но только не дерзить мне! – крикнул он Остерману. – Тебя давно пора смолой измазать… Пишите в Лондон князю Кантемиру, чтоб не жалел золота, и пусть та книжка хоть в Англии не выйдет. Я не затем стараюсь, хлопочу, чтобы меня чернили за грехи чужие… Вы слышите? Все – прочь. Я спать хочу! Пошли все вон… А ты, мой славный Кейзерлинг, чего расселся тут, будто король на именинах? Проваливай и ты. Принц Гессен-Гомбургский, ты что – не слышал разве? Иль ужина ждешь?.. Дурак проклятый, холуй, ферфлюхтер подлый… Вон!

Опережая других, в дверях застряла туша князя Черкасского.

– Да протолкните его! – распорядился Бирен.

Кантемир уже не раз по приказу Остермана отыскивал за границей авторов статей о России, от имени Анны Иоанновны он угрожал переломать ноги и руки писателям (будучи сам писателем!). Посол часто рассыпал угрозы перед редакторами лондонских газет, жаловался на издателей в суды и парламент. Ответ всегда был одинаково: «Английский народ волен, и правительство не имеет права стеснять свободу его мысли…» Шутники, да и только! Попробуй доказать это Остерману или Анне Иоанновне. Но сейчас Петербург был особенно настойчив: книга Франциска Локателли напророчила в Европе неизбежное и скорое падение немецкого засилия в России…

А вся клубная жизнь Лондона – в его кофейнях. Спасибо еврею Якобу, который в 1650 году открыл первую харчевню в Оксфорде, – с тех пор джентльмен не мыслит дня прожить без кофейни. С утра до ночи здесь весело и интересно (иные и домой уже не ходят, в кофейнях спят и даже умирают). Несет от каминов теплом, кипят громадные чайники. Снуют лакеи, разнося газеты свежие и трубки с табаком. Здесь у актера бедного ты купишь билет в театр, здесь писатель продает свои вдохновенные творенья. И тут же, в гвалте клубном, политики порой решают судьбы мира…

Посольский кеб доставил Кантемира к парламенту, близ которого чадно дымила жаркая кофейня «Голова турка». Тут послу посчастливилось застать милорда Гарингтона. Милорд выслушал Антиоха.

– Но я-то здесь при чем? Я лишь министр, а не издатель.

– Прикажите издателям не печатать «Московских писем».

– А… закон? – спросил милорд. – Где вы сыщете закон, который бы воспрещал британцу говорить и писать, что он хочет? Вам известен хоть один билль в парламенте по этому поводу?

– Но вы же министр… вот своей властью и запретите!

– Но воля министра в Англии – ничто перед законом.

– Как можно? В книге той задета честь императрицы нашей…

– Ну и что ж такого? – поразился Гарингтон. – У нас любой газетчик пишет про короля своего открыто, и никто на это не обращает внимания… Я не понимаю, отчего ваша императрица столь щепетильная особа, о которой и слова нельзя сказать? Вы просто дурачите меня, посол! – обозлился милорд. – Не может же разумный человек преследовать другого за его критику…

Кантемир отступил в бессилии. Анна Иоанновна вскоре указала Антиоху, чтобы он сам написал «Московские письма». Европа хватится их читать – ан, глядь! – это не Локателлевы, а другие «Письма», где мудрость государыни и благоденствие ее подданных во всей красе предстанут. И князь Кантемир засел за писание того, как хорошо живется людям русским и во всех краях империи только и слышно, как гудит набат хвалы мудрому правительству Остермана – Миниха – Бирена – Бревернов – Менгденов и прочих…

С кривой усмешкой Генрих Гросс заметил послу:

– Не скушно ли, поэт, вам делать то, чего бы лучше не делать?

– Вся власть от бога нам дана, – отвечал сатирик.

– Вот, кстати, вспомнил, – сказал Гросс, хитрейший проходимец и масон. – Хотите посмотреть на человека, который на Остермана чуму наслал? Он ныне здесь… в Лондоне. Его можно застать по вечерам в кафе у Ллойда. Не съездить нам? Не посмотреть?

– Что значит – посмотреть? Его я должен связанным доставить в Петербург для наказания сурового.

– Ну что ж. Попробуйте связать, посол…

В кафе у Ллойда (что на Ломбард-сити) князь Кантемир бывал не раз: там всегда для русской службы сыщешь и капитанов опытных, и мастеров шить паруса, там все известия с моря – самые свежие!

– Вот он, Локателли, – исподтишка показал Гросс. – Сидит под барометром. Тот, что ни сух, ни жирен. Собою смугл. Глаза большие. И нос громадный. Торгует секретами лекарств ко здравию любви и страсти пылкой… Рискнете подойти к нему, посол?

Кантемир шагнул к Локателли, приподнял шляпу:

– Уж не вы ли это по России знатно путешествовали?

– Прекрасная страна! – причмокнул Локателли. – И люди славные, но им не повезло на управителей… А я вам, сударь, понадобился, очевидно, не ради снадобий моих?