когда муж позовет ее.

Альфред приветствует ее появление громким лаем. Нет, молодая женщина отнюдь не уродлива, скорее наоборот, пес просто не узнал ее. В том нелепом наряде, в котором она сейчас предстала, ее может узнать только муж.

Больше всего она напоминает огородное пугало, обрядившееся к зимним холодам. Ее голова потонула в огромном шлеме с частой сеткой, предназначенной для защиты от пчел и прочих шестиногих, летающих в воздухе. Сетка такая густая, что даже ветерок вряд ли сумеет сквозь нее пробраться.

Поэтому, делая очередной шаг вперед, ей приходится быть особенно осторожной и время от времени приподнимать громоздкое сооружение, скрывающее ее голову. А это, согласитесь, нелегко, особенно когда на ногах у тебя вместо тапочек кухонные рукавицы для горячего.

— Замечательно, дорогой! Где же она? Где? — скандирует жена под частой сеткой, при взгляде сквозь которую и человек, и пес выглядят совершенно одинаково.

И женщина немедленно наступает на хвост собаки.

Альфред громко визжит, словно на хвост ему наступил слон, и делает гигантский прыжок в сторону.

— О! Прошу прощения, дорогой! Я наступила тебе на ногу? — обеспокоено спрашивает она своего мужа.

— Нет, нет, ничего! Это был всего лишь хвост собаки, — небрежно отвечает Арман, не привыкший замечать неприятности, не касающиеся его лично. — Лучше посмотри сюда, дорогая: моя ловушка сработала безупречно!

Обеими руками зафиксировав на голове шлем, жена приближает лицо к стакану. Внутри стакана несчастная пчелка продолжает биться о прозрачные стенки. Но постепенно и силы, и надежда покидают ее. Мать Артура испытывает некоторую неловкость, видя, как бьется несчастное маленькое создание, угодившее в коварно подстроенную ловушку.

— Ты видишь?! Я поймал ее, — заявляет Арман с горделивой улыбкой, словно он отловил злейшего врага человечества и теперь ждет всеобщих похвал.

— Да… конечно… конечно, ты молодец, — запинается жена, — но… она, наверное, страдает, а?

Супруг пожимает плечами.

— У насекомых нет нервов! Они ничего не чувствуют. К тому же у них совсем нет мозгов! А значит, они не понимают, что для них хорошо, а что плохо!

«Интересно, а кто-нибудь когда-нибудь интересовался, есть ли мозги у него самого?!» — размышляет Альфред, окончательно сраженный глупостью этого представителя двуногих. «И как ему только удается передвигаться на задних ногах?!» — продолжает вопрошать себя пес, который, впрочем, и сам не отличается излишней сообразительностью.

— Ты действительно уверен, что она не страдает? — на всякий случай переспрашивает жена, глядя, как под стеклянным колпаком пчела пытается вытащить увязшую в паренье лапку.

— Не беспокойся! Если она и страдает, то страдать ей осталось недолго! Иди и принеси мне аэрозольный инсектицид.

От такого приказа женщина содрогается. Альфред тоже. О, это страшный человек, он шутить не любит! Он уже обеими ногами стоит на тропе, ведущей к геноциду. Его жена приготовилась встать на защиту бедной пчелки, но, заметив, с какой лютой ненавистью взирает супруг на насекомое, решает не вмешиваться. И идет в дом — искать аэрозоль.

Альфред не может сидеть и смотреть, как гибнет бедная пчелка. Он чувствует себя обязанным спасти несчастное насекомое! Речь идет о его достоинстве, о солидарности животного мира, в конце концов. И Альфред с изяществом, которого от него никто не ожидает, перепрыгивает через балюстраду и мчится прочь. Те, кто видели его спящим, никогда бы не подумали, что у этого пса в дальних родственниках кенгуру; скорее уж они бы причислили его к семейству сурковых. Но, как бы там ни было, Альфред в несколько прыжков пересекает сад и мчится дальше в лес, растущий на границе усадьбы.

Он бежит за помощью к единственному человеку, способному разрешить конфликт такого масштаба. К совершенно необыкновенному человеку, готовому найти выход из любой ситуации. К настоящему искателю приключений, совершившему тысячу и один подвиг, к тому, кто снискал горячую любовь друзей и лютую ненависть врагов.

Короче говоря, он мчится на поиски своего хозяина Артура.

Внутри шатра, сооруженного согласно древним традициям племени бонго-матассалаи, царит полумрак. Сквозь занавешенный куском ткани проем, служащий одновременно и входом, и выходом, проникает всего лишь один луч света. Шатер бонго-матассалаи представляет собой гигантское полотно, натянутое на пять высоченных жердин, воткнутых по кругу в землю и соединенных вверху. Больше всего он напоминает индейский вигвам. Полотно, если приглядеться к нему поближе, сшито из шкур множества мелких животных. И нет сомнений, что шкурки эти были сняты с животных, умерших естественной смертью. Верхняя часть полотнища состоит из шкуры зебу Забо, верного спутника племени, сопровождавшего его более тридцати лет. Но сегодня племя далеко, и шатер служит пристанищем всего пятерым воинам.

Воины бонго-матассалаи во главе с вождем собрались вокруг огня. Мы уже знаем, что все пятеро ужасно высокие (два метра тридцать сантиметров, никак не меньше) и ужасно красивые. Только в роскошных прическах поубавилось перьев и ракушек. Но такова традиция. С приближением осени листья с деревьев начинают опадать. Расставание с листьями огорчает деревья, и, выражая свою солидарность с деревьями, матассалаи вытаскивают из своих причесок перья и ракушки. Они уверены, что, глядя на них, деревья легче переносят утрату листьев.

Взявшись за руки, пятеро матассалаи образуют круг.

— Ох! А нельзя ли нагнуться пониже? Пожалуйста! — шепотом произносит человечек, сидящий тут же на корточках.

У маленького человечка на лице боевая раскраска матассалаи, а макушку его увенчивает странноватый головной убор из огромной ракушки с торчащими из нее тремя перьями. Любой мальчишка может нанести себе на лицо боевую раскраску и нацепить на голову гигантскую раковину. Но только у одного мальчика непослушные веснушки будут проступать под любой раскраской, даже если краску станет наносить сам вождь матассалаи. Эти крохотные веснушки можно узнать среди тысячи других веснушек.

— Прости нас, Артур, мы задумались, — оправдывается вождь племени.

Улыбнувшись мальчику, воины берут его за руки и таким образом расширяют круг. Некоторое время составившие круг люди долго и глубоко дышат, а потом, дружно вдохнув, разом освобождают легкие, выдувая из них воздух прямо на костер, который тотчас разгорается еще ярче. В этом упражнении Артуру явно не угнаться за своими друзьями: пока те делают один вдох и выдох, он успевает проделать то же самое трижды. Можно сказать, что, пока они справляются с большой кислородной конфетой, он успевает проглотить целую кучу мелких кислородных леденцов.

— Отлично, просто замечательно, — довольно улыбается вождь, вполне удовлетворенный таким началом. — А теперь Большую книгу сюда.

— Сегодня у нас сто тридцать седьмой день по селенельному календарю, цветок дня — маргаритка, и мы сейчас воздадим ей подобающие почести.

Не дожидаясь нового знака, каждый из воинов, включая Артура, вытягивает руки и бросает зажатые в них цветки маргариток в стоящий на огне глиняный горшок. Вода в горшке кипит, и маргаритки быстро раскисают.

Глядя, как булькает вода с лепестками маргариток, Артур испытывает одновременно и любопытство, и отвращение. Он знает: в горшке варится «маргаритковый суп». Но, похоже, что, несмотря на красивое название, суп этот не относится к его любимым блюдам.

С помощью самодельной деревянной ложки вождь наполняет вырезанную из дерева плошку «супчиком дня» и протягивает ее Артуру. Мальчик морщится, но благодарит — еле слышно.