Все лето 1962 года Дау провел в сумрачной палате Института нейрохирургии имени Н.Н. Бурденко.

Те, кто часто навещал Дау, отмечали, что он очень быстро выздоравливает и, главное, вернулась память.

Карен Тер-Мартиросян вспоминает такой разговор с Ландау.

— Понимаешь, я был мал и мама мне говорила: «Вот ты просыпаешься, смотришь в окно, а там синее небо, золотое солнце — и тебя охватывает радость. Это самое лучшее, что есть на свете».

— И что?

— А теперь этой радости нет. Всю жизнь была — а теперь нет.

— Дау ни в чем не изменился, — сказала Белла Тер-Мартиросян, жена любимого ученика Дау Карена. А она врач, ее мнение очень важно.

То же самое говорил и Алеша Абрикосов, и Сергей Капица, и Алексеевский, и Фрадков и многие другие. Но был один человек, упрямо твердивший, что Дау деградировал окончательно. Этот человек — Евгений Михайлович Лифшиц. Кору это приводило в бешенство.

— Женька распускает слухи, что Дау совершенно лишился рассудка, — сказала однажды Кора, и, заметив недоверие с моей стороны к ее словам, предложила: — Ты бы взяла книгу и посидела неподалеку от палаты Дау. Евгений Михайлович там торчит каждое утро. Танечка рассказала, что он останавливает каждого физика, идущего к Дау, и велит ему задавать Льву Давидовичу определенные вопросы. А Дау свирепеет, когда ему задают идиотские вопросы для проверки умственной деятельности. Я тебя очень прошу, мне надо знать правду.

Я поехала. Лифшица еще не было, и я уселась в кресло, отметив, что никаких стульев там больше не имелось. Меня выручил доктор Сергей Николаевич Федоров, которого я попросила пристроить меня поближе к палате Дау. Словом, я очутилась в соседней палате.

Мне не особенно повезло: пришло только два посетителя. Но Евгений Михайлович действительно устраивал инструктаж. Оба они очень неохотно брали из рук Евгения Михайловича листки с вопросами, пытались возразить, но Лифшиц отвечал, что делает это по настоянию врачей.

— Как взять интеграл, это же второй курс, Дау обидится.

— Обидится или нет, это и хотят узнать врачи.

И первый и второй визит продолжался не более двух минут. Затем визитер выскакивал как ошпаренный, и вдогонку ему неслись крики пациента:

— Не желаю отвечать на идиотские вопросы! Убирайтесь к черту! И не смейте больше здесь появляться!

— Он просто лишился рассудка, — смеясь, говорил Евгений Михайлович. — Убедились?

Е.М. Лифшицу удалось убедить врачей в том, что Ландау не в себе. И, к сожалению, это повлияло на его судьбу…

Я рассказала Коре обо всем увиденном. И спросила, зачем он это делает.

— Это старая история. Женьку тоже можно понять. Дау гонял его, как собаку. Этот Курс теоретической физики, который они вместе написали, само совершенство. Даунька излагал суть очередной главы, и бедный Женька должен был писать все это безупречным стилем, он по два раза переписывал каждую страницу. Ему надоело. А теперь он вместо Дау. Глава фирмы. Врачи считаются с его мнением, как же — друг.

А на самом деле у Дау был один друг — Артюша Алиханьян.

Как же прав был Петр Леонидович Капица, сказавший: «Несчастье Ландау в том, что у его постели сцепились две бабы — Кора и Женя».

Не в бровь, а в глаз. Не будь этой ссоры, врачи не поддались бы мнению, что их пациент безнадежен, ему бы рассекли спайки, Дау вернулся бы к работе и у этой истории был бы совсем другой финал.

Хирург Кирилл Семенович Симонян, которому пришлось рассечь эти злосчастные спайки за несколько дней до смерти Льва Давидовича, сказал: «Будь он кандидат наук, эта операция была бы произведена пять лет назад. Но кто бы мне разрешил прикоснуться к животу такой знаменитости».

Иными словами, Дау был прав, когда жаловался на боль в животе при каждом вздохе.

Я позволяю себе лишний раз привести слова профессора Раппопорта, производившего вскрытие: «Травма головы повела медиков по ложному пути. Однако необходимо особо подчеркнуть еще одно