— Очень интересно!

В перерыве Розенфельд подошел к Бору, высказал сомнения в правильности выводов и расчетов выступавшего и удивился, что Бор как бы не заметил этого.

— Ну что вы! Это был бред! — спокойно ответил Бор.

Ландау, который стоял рядом, пояснил:

— Вы просто не знаете терминологии Бора, Розенфельд.

Сам он вел себя на семинаре, которым руководил, совершенно иначе, случалось, даже прогонял окончательно запутавшегося докладчика на место.

Яков Смородинский, один из первых послевоенных учеников Ландау, пишет в своих воспоминаниях:

«Бывало, обруганный им физик приходил в отчаяние и решал, что если жить еще, может быть, и стоит, то уж на работе надо поставить крест. Но оказывалось, что единственный, кто ночью думал о не получившейся задаче или запутанном вопросе, был Дау. Наутро он звонил „потерпевшему“, сообщал ему результат, и отношения восстанавливались.

Каждый раз на семинаре происходило чудо — Ландау всегда знал любой вопрос лучше всех. Он быстро производил в уме вычисления, которые пропускал докладчик, потому что никогда ничего не принимал на веру».

За несколько дней до семинара Дау знал, о чем будет идти речь, и приходил на семинар, многое обдумав заранее. Только поэтому на самом семинаре все выглядело блестящей импровизацией. Семинар был искусством и оставался великим семинаром, пока был жив великий режиссер.

Сейчас, когда Ландау давно уже нет и его облик становится легендой, хорошо видны его неповторимость и те его, казалось бы, простые качества, которые привели к созданию большой школы, в которой уже растет, по меньшей мере, четвертое поколение учеников. «Он работал с Ландау» или «Он был учеником Ландау» звучит сейчас как почетное звание.

На семинаре, как уже упоминалось, были в ходу розыгрыши и шутки, ценились стихи. Разумеется, был свой «придворный поэт» — Александр Компанеец, откликавшийся на все, что происходило в Физпроблемах и в Институте химфизики, где он работал, — к счастью, институты расположены по соседству.

Компанейцу особенно удавались стихи об учителе, которого он боготворил. Автор великолепно чувствовал своего патрона и свободно владел его лексикой. Льву Давидовичу очень нравились произведения его ученика. Правда, было одно исключение, но о том особый разговор.

Само собой разумеется, легкий стиль научных собраний был бы совершенно немыслим, если бы они не сочетались с наисерьезнейшими исследованиями. Те, кого Дау величал «маститыми», не могли себе позволить ничего подобного. А Дау мог.

В день пятидесятилетия Льва Давидовича — 22 января 1958 года — его ученики устроили ему изумительный праздник. В восемь вечера улыбающийся, счастливый Ландау встречал в вестибюле института гостей. Их было много, и они задарили Дау подарками, да какими! Их готовили долго, с великой любовью к юбиляру. Впрочем, на слова «юбилей» и «юбиляр» был наложен запрет, равно как и на длинные приветственные речи. Все должно быть кратко, весело и остроумно.

Праздник удалось выдержать в ритме непринужденного, озорного веселья. Легкостью своей он напоминал изящную классическую комедию.

В вестибюле института висело строгое предупреждение:

К юбилею была отлита медаль с прекрасным чеканным профилем Ландау и латинской надписью: «Ot duraca slychu». He сразу можно было сообразить, что это — одно из любимых выражений учителя, русские слова «от дурака слышу», записанные латинскими буквами.

Другое излюбленное выражение Дау попало на рисунок, где он изображен в виде Дон Кихота. В руках у Рыцаря Печального Образа щит, на щите — надпись:

По пятам неунывающего патрона следует верный Санчо Панса (в нем нетрудно узнать Евгения Михайловича Лифшица). Он тянет за собой ишака, который еле передвигает ноги под тяжестью бесчисленных томов «Курса теоретической физики».

Еще один дружеский шарж. Дау здесь предстает в виде льва, вокруг которого резвятся котята- теоретики.

Началась торжественная часть. Дау вызвали на сцену. Принимая ультракраткое поздравление, он сердечно жал руку знакомому. Потом обоим наливали по бокалу шампанского. Так как Дау считал вина невкусными, его невозможно было уговорить пить. Рядом с ним стоял «дежурный выпивала» с маскарадным носом пьяницы. Чокнувшись, Дау передавал ему свой бокал.

Затем зачитали телеграммы. Их было много — на английском, немецком, французском, датском языках, но больше всего на русском. Читали, конечно, только те телеграммы, которые отвечали требованиям праздника.

Концерт был великолепный: песни, пародии — все придумано физиками, и все о Дау. В зале погас свет, и на экране с помощью проекционного аппарата под аплодисменты всех собравшихся была продемонстрирована колода карт со знакомыми лицами.

Никакого доклада о жизни и научной деятельности юбиляра не было.

Физики собрали редчайшие фотографии Ландау, написали иллюстрированную стихотворную историю его жизни, выпустили юмористическую стенгазету «Правдивое жизнеописание академика Л.Д. Ландау от сотворения 22 января 1908 года до наших дней, составленное по воспоминаниям очевидцев, слухам и другим достоверным источникам и на основании справки из домоуправления».

«Личность Л.Д. Ландау так же загадочна, как и личность В. Шекспира, хотя с несомненностью установлено, что это не одно и то же лицо, — утверждает „Правдивое жизнеописание“. — О его происхождении имеются весьма скудные, ничем не подтверждающиеся сведения, будто бы он родился в семье своих родителей. Некоторые биографы склонны считать, что Л.Д. произошел, как и все люди, от обезьяны. Сам Л.Д. плохо помнит день своего рождения.

О раннем детстве Л.Д. почти ничего не известно. Косвенные данные свидетельствуют о том, что мама обращалась с ним очень бережно. Действительно, по известной теории немецкого профессора Sidorowa, все дети рождаются гениальными, но почти всех родители практически роняют на пол, и это определяет окончательный уровень умственного развития ребенка.

Раннему развитию способностей будущего академика, безусловно, способствовал плохой аппетит. Он кушал суп только тогда, когда ему читали, а когда запас детских сказок был исчерпан, мама читала ему