они цвета. Что касается волос, то они не желтые во всяком случае. Их так описывают жители Амтора, не имея слова «блондин».

Один из охранников, стоявший перед нами, был очень тихим. Он не смеялся и не бормотал. Вдруг он начал дрожать, как от лихорадки. Затем он растянулся на полу и начал корчиться как от приступа эпиллепсии, что и было, как я думал, причиной его мук.

«Дан-ву-мед скоро разделится», — заметил один из его приятелей. Два других безучастно посмотрели на D—1,000,000 и отошли в сторону. «Лучше принесите пару носилок», — крикнул им в догонку первый стражник.

Приятель Дан-ву-меда смотрел как он корчится, стонет и извивается на полу. «Уже скоро», — сказал он. «Дан-ву-мед уже начинал беспокоиться, что од окажется одним из тех несчастных, которые умирают, не успев произвести на свет потомство.(„Од'это местоимение, аналогичное нашему «Он“.)

Страдания создания становились нестерпимыми. Его стоны крики заполняли огромный зал, отражаясь от стен и купола. И вдруг я с ужасом заметил, что существо делится пополам вдоль красноватой линии, о которой я уже рассказавал — прямо по середине головы и тела.

С последней жестокой конвульсией две половины раскатились по полу. Не было никакой крови. Каждая половина была защищена тонкой пульсирующей мембраной, через которую были ясно видны внутренние органы. Тут же две половины уложили на носилки и унесли. По двигающимся органам было видно, что обе они живы.

Бедная Дуари была белой как привидение. Ее тошнило от этой отвратительной сцены. «О, Карсон!», — закричала она, «что это за ужасные создания?»

Прежде чем я успел ответить, кто-то с другой стороны воскликнул: «Карсон! Карсон Нэпьер! Неужели это ты?»

Я повернул голову. Это был голос мужчины, висевшего рядом со мной. Я сразу его узнал.

— Эро Шан!, — закричал я.

— И Дуари тоже здесь, — сказал он, — бедные мои! Когда вас принесли сюда?

— Сегодня после полудня, — сказал я ему.

— Я как раз спал, — продолжал он. — Я стараюсь спать как можно больше. Это один из способов обмануть время, пока висишь на стене, — с трудом засмеялся он. — Какая нелегкая занесла вас сюда?

Я вкратце рассказал и затем спросил, что заставило его покинуть красивую Хавату и попасть в такое отчаянное положение.

— После вашего побега, — рассказывал он, — Санджонг (правительство Хавату) поручило мне по твоим чертежам построить аэроплан. Я обнаружил, что в них отсутствуют некоторые существенные детали которые ты, наверное, хранил в памяти.

— Как жаль, — сказал я, — что их не было в чертежах, которые я оставил в Хавату. Когда работа стала подходить к концу, я стал хранить окончательные чертежи в анотаре. Даже не знаю почему.

— Итак, в конце концов я построил анотар, который мог летать, — продолжал он, — хотя несколько раз я чуть не убился. Несколько лучших умов Хавату работали со мной и в итоге мы спроектировали и построили самолет, который мог летать. Никогда еще в жизни я так не увлекался работой. Я хотел все время находиться в воздухе и совершать дальние перелеты. Я отвез Налте повидать своих родителей и знакомых в Анду. Как я гордился, что анотар доставил нас туда!

— О, расскажи нам о Налте, — воскликнула Дуари. — Как у нее дела?

— Дела шли хорошо и она была счастливой, когда я видел ее в последний раз, — сказал Эро Шан. — Надеюсь, что она счастлива и теперь.

— Дела может и в порядке, но без тебя она не может быть счастливой, — сказала Дуари.

— Подумать только, мы больше никогда не увидим друг друга, — сказал он печально. — Но зато, — сказал он, взбодрившись, — теперь у меня есть вы. Ваше несчастье оказалось моим счастливым случаем, хотя лучше бы Вам удалось выбраться отсюда.

— Продолжай свой рассказ, — попросил я, — расскажи, как ты стал экспонатом музея истории природы!

— Так вот, как то раз, когда я пролетел некоторое расстояние на юго-запад от Хавату, на меня обрушился ураган такой силы, которая не поддается описанию. Он нес облака горячего пара.

— Этот же ураган отнес нас в Мипос, — заметил я. — Лучи солнца, прорвав обе оболочки облаков, вызвали ужасные ветры и довели воды океана до кипения.

— Возможно это был тот самый ураган, — согласился Эро Шан. — Во всяком случае, он отнес меня за море к этой земле. Когда я был недалеко от Ву-ада отказал мой двигатель. Я был вынужден приземлиться. Из города прибежали люди.

— И стали танцевать вокруг тебя и осыпать цветами, — перебил я.

Эро Шан засмеялся.

— И совершенно меня одурачили. Вик-вик-вик давал банкет в вашу честь?, — спросил он.

— Сегодня после полудня, — сказал я. — Нам приходится плохо куда бы мы ни направились — даже в красивом Хавату.

— Должен Вам сказать, — продолжал Эро Шан, — после Вашего побега Санджонг пересмотрел дело Дуари и пришел к выводу, что смертный приговор был вынесен ошибочно. Теперь Вы оба можете возвращаться в Хавату.

— Великолепно! — усмехнулся я. — Не скажешь ли ты об этом Вик-вик-вик?

— Во всяком случае, — заметила Дуари, — если мы сохраним наше чувство юмора, то не будем казаться такими беспомощными. Только бы забыть этот ужас, который мы видели пока ты спал.

— Что же это? — спросил Эро Шан.

— У одного из существ был приступ эпиллепсии и оно распалось на две половины, — объяснил я. — Видел ли ты что-нибудь подобное?

— Часто, — ответил он.

— Когда половинки уносили, они еще кажется были живы, — сказала Дуари.

— Конечно живы, — подтвердил Эро Шан. — Видите ли, это существа среднего рода и их деление — это нормальный физиологический процесс воспроизведения. У них нет мужчин и женщин, но более менее периодически, обычно после оргий с пьянством и обжорством, они делятся на две части, точно как это делает амеба и другие простейшие жгутиковые. Каждая из этих частей наращивает вторую половину в течение нескольких месяцев и процесс продолжается. В итоге старые половинки изнашиваются и умирают. Иногда сразу же после деления, а иногда еще будучи прикрепленными к своей половине. В этом случае мертвая половина просто отпадает, а оставшаяся наращивает себе новую. Насколько мне известно, в жизни одной половинки такое деление происходит девять раз.

Они не знают любви, дружбы и других лучших чувств, свойственных нормальным людям. Так как они не могут создавать себе подобных, они лишены творческого начала как в искусстве, так и в делах. Они могут хорошо копировать, но не проявляют воображения, кроме примитивного.

Ваш прием был типичным. Будучи слабыми, неспособными к физической борьбе, они в качестве оружия используют лицемерие. Их пение, танцы, осыпание цветами — все это инструменты обмана. Пока одни чествовали Вас, другие готовили ваши таблички. Двуличие — их главная черта.

— Можно ли бежать отсюда?, — спросила Дуари.

— Рядом со мной висит человек родом из города Амлота, расположенного где-то в Анлапе. Он рассказал мне, что за сто лет, которые он провел здесь, никто еще не убежал.

— О, лучше бы они нас убили!, — вскрикнула Дуари. — Это было бы намного добрее.

— Вуйорганы вовсе не добрые, — напомнил ей Эро Шан.

Мы уснули. Наступил новый день. Пришли и новые посетители. Существо, проявившее интерес к Дуари, пришло рано и стояло напротив, не сводя с нее глаз. То ли от восхищения, то ли от отвращения, угадать было невозможно. В отличие от других оно не улыбалось. Наконец оно подошло и дотронулось до ее ноги.

— Пошел вон отсюда!, — закричал я.

Оно отшатнулось, оторопев от испуга. Потом посмотрело на меня и сказало:

— Я не причиню зла этой женщине.