Помню я был рыбий запах и мертвые глаза в дверях… посыльный от девятого удара… комната в полутьме рядом с тобой… Громкие ветровые голоса Аламо это ты?.. Я был освобожден от долга бормотаньем: «Не думай больше о своих грубых мыслях»… Но кто я такой чтобы говорить еще?.. Пуст он третий на пустыре… Освобожден от долга… Звук страха и я пускаюсь в пляс… мятые тряпичные тела пусты… прах с падающих рельсов… расстегнутая рубаха развевающая ветер с юга… горло предназначенное для воды… Я остаюсь близ водоема и луж теней… Незримый человек на паутине серебристых троп… Следы пара расписывают небо Аламо и я пойду обратно… симптомов достаточно в порту… бормотание о пересохших реках… рыбий запах и мертвые глаза в дверях… Сирокко пляшет под шум толпы… грубый в это время дня… стервятники на улице… Знаешь ответ?.. Вокруг на пустыре 1910 год… трава растет сквозь рухнувшие башни… Его лицевой экран погас… запах зарубцевавшихся и рубцующихся шрамов… у выходов серебристая пленка… Мало что останется… Мало времени поэтому желаю: «Доброй ночи»… не оглядываясь… без умолку болтая… о далеких событиях в зеленом неоне… Ты коснулся из потертой куртки… временные лачуги… шарфы… маленькие пистолеты… костры на скорую руку из чурок сплавного леса… Теневые голоса бормочущие в собачьем чередовании… Акустические свойства не смогли достать плоти… меж солнцами необитаемый подлесок… резкий аромат травы которая растет в старых вестернах… разбитый граммофон говорящий о далеких событиях… Что вечно важно — это мужество пройти без остановки…
Нагой мальчишка в ассоциативном ряду… я остался близко именно сейчас… удаляться грубо в это время дня… восточный ветер пляшет меж совместных эрекций исчезающих в руке… стелет мои летние дни… Ленивые пальцы в предрассветном сне оторвали плоть от слов… рыбий запах и мертвые паровозные гудки… расстегнутая рубаха развевается… утренний ветер в порту… Мой номер К9… Я Биопрепарат из потертой куртки сидящий на траве в шезлонгах с сент-луисским предместьем… не оглядываясь по сторонам… без умолку болтая… арабская барабанная музыка в пригородном воздухе… линяющие брюки цвета хаки когда мы удаляли эту юношескую плоть бормотание людских ночей точно смерть в твоей глотке?.. бездыханный… мое имя… растаяло в футбольных результатах. Вторник был последний день чтоб отмечать года… 7 июля Сент-Оберж173… (двусмысленная вывеска гостиницы)… вместо мистера К о г о?? Мое имя было названо вот так прежде чем бунтовщики истекли кровью безвозвратно…
Ну и как это на твой вкус, Би-Джей?
«Союз воинствующих писателей… Все американские писатели вызываются на базу… Ждите приказаний… Всем шутам из Шекспировского эскадрона немедленно вернуться на базу и ждать приказаний…»
Малыш из Фриско. не вернется никогда… в жизни пользовался адресом что я дал тебе на то запоздалое утро… мучительно трудно дышать в этом искалеченном фантоме… последнее пересеченье слабый дрожащий далекий голос…
«Это крупнейшая писательская конференция в истории, Би-Джей… Все эти писатели собрались на складе Атлантической чайной компании… Эти писатели намерены писать историю такой какая она есть в
«Помнишь цену представленья? Знаешь кто я такой?.. Мое имя “Прощайте мистер”… мое имя “Ветер и Пыль”… мое имя “Никогда”…»
Футбольные результаты… Водитель пожал плечами… Его звук я мог бы описать открытому трамваю минующему запахи Испании… вытянутое пустое лицо… его глаза вечерний ветерок там где колыхался тент… Ярость проревела мимо “Кафе де Франс” расколов суровый вызов… Мистер Брэдли, заканчивайте… Ветреный Ариель закрыл ваш счет… Прошу заканчивать вот улица… портовые огни нежно шевелящие водные улыбки тускнеют по краям… далеко уже арабское воспоминание о плоти… Подобные люди сделали широкий разворот вспять к двадцатым…
В районе сплошь зеленые войска… Мы пришли сформировать пять новых боевых дивизий через беспримесный процесс в Соединенных Штатах… сбавить скорость ремесла вашего мозгового поля… Отпечатки настоящего времени исполняли электрическую музыку… Поблекшая охрана выпустила над вами красные азотистые пары… брюки цвета хаки полностью поняли все идиотское мамбо выплеснутое на механизацию контроля… страстные сексуальные слова хрустят бумагой и пробивают дырки в ней…
Прямые кишки обнажены в запахах сырого мяса… Сперма падала лениво босоногие дни… мексиканец лет двадцати сдвигающий колени Джонни… Он находился в комнате на генитальных запахах палец общие пища и отрыжка… ощущение как на американских горах во сне… чемоданы все открыты… в ассоциативном ряду электрические спазмы… горящая городская окраина… темная уличная жизнь места позабытого…
Незримый пассажир взял мои руки в предрассветном сне водной музыки… Рухнувшие башни пересекают сигаретно-дымную память друг о друге… зарубцевавшиеся руки как лед… Мало что… Экран погас… Он второпях оделся рубаха развевалась… пристально смотрел потемневшими глазами винного газа…
«Всего хорошего тогда… Я думал»… Он прошел сквозь рассветное зеркало Панамы… Память пронзила позвоночник близ кинотеатра двадцатых… сели расстегнутые рубахи развевались… Многие не слушали… у выходов серебристая пленка…Weilest du?.. мертвая азотистая плоть… грязный взгляд через стекло… Кто он тот голый труп?.. Идемте дамы и господа… орущие о сделке многочисленными губами?.. Она этого не поняла… Разрезать образ точно задник в ресторане… Подожди минутку… Не годится… рубцующиеся электрические потребности… мертвые шрамы… Оставь его мне… Мало что останется… Для места в чистильщике обуви шведская река Готенберг?.. Освобождение без дальнейших хлопот а что?.. Когда покинул я тебя услышь мотивчик разрежь образ…
«я окружен в кафе и ресторанах… Демагоги исчезают в кофейных чашек отраженьях… Кровь?.. Нет не еврейская то кровь манит багряным приглашеньем молодых антисемитов… Турист как весь народ еврейский я вижу себя жалким изможденным попрошайкой… Антисемит навеки похоронен в моих