проникает снаружи, оставив в темноте чахлую фигурку ее юной невестки, примостившейся на низенькой скамеечке в глубине пустой и мрачной комнаты.

Сидя напротив нее, Анна де Браес продолжает рассматривать эту хилую и изможденную девочку, одетую по испанской моде в черное платье, похожее на траурное облачение, и пребывающую в болезненном полузабытьи. Анне кажется, что губернаторша никак не может быть матерью малышки, которую через несколько дней ей предстоит крестить.

«Она выглядит даже моложе своих четырнадцати лет, – думает Анна, разглядывая ее детский профиль и нелепую прическу из косичек, поднятых наверх и закрепленных серебряными шпильками с красными кораллами, которые кажутся капельками крови. – Ее ничего не интересует, и у нее, у бедняжки, совсем нет глаз, ведь глаза нужны не только для того, чтобы смотреть на мир. Они являются отражением нашего внутреннего мира, а ее взгляд словно наглухо запертая дверь».

Молодая жена губернатора все время поглаживает свои деформированные, опухшие в суставах руки – вероятно, ее мучает боль, – ее рот полуоткрыт, будто закрыть его у нее нет сил.

– Хуже всего было в конце зимы, синьора де Браес, – говорит мать губернатора, продолжая свое печальное повествование о неурожае. – Мертвецов мы хоронили, даже не считая. В этом году нам удалось собрать чуть-чуть зерна и запасти немного сена. Надеемся, этого будет достаточно, чтобы сохранить оставшийся скот.

Пожилая синьора говорит, что в городе было не так плохо, как в деревне и в горах. Запасы продовольствия кончились, но даже самым бедным жителям время от времени перепадало что-то с господского стола, так как к богатым горожанам приплывали из-за моря лодки, груженные провизией. Кроме того, иногда им удавалось разжиться рыбой, потому что на рыбу тоже напал мор и она почти исчезла. Собак и кошек съели первыми, но потом люди приспособились питаться мышами, как всегда, когда наступают тяжелые времена.

– В городе тоже было много умерших, но в деревнях вымирали целыми семьями, и земля оставалась необработанной, – объясняет старая дама с досадой на непорядок, вызванный неурожаем и многочисленными смертями от голода. – Крестьяне так ослабли, что даже не могли выкапывать из земли корешки.

Дама перестает махать платком и наклоняется вперед, чтобы поведать гостье самое страшное.

– Вы еще не знаете эту историю? Мать пятерых детей принесла в жертву младшую дочку, чтобы накормить остальных. Губернатор не хочет, чтобы об этом ходили слухи, но мой духовник говорит, что это не был грех. Он считает, что это безумие.

Старуха рассказывает медленно, скорее с гневом, чем с болью, и выражение лица у нее при этом суровое, каменное. Даже мешки под водянистыми глазами кажутся твердыми, словно из засохшего воска.

– Почему они не возвращаются? – беспокоится она. – И до сих пор нам ничего не сообщили. Наверно, стряслось еще какое-нибудь несчастье. Что вы там возитесь с этой горсткой фиг? Поставьте корзину на стол и пойдите узнать, что случилось.

Испуганная женщина, которой хозяйка отдает это приказание, – жена стражника, смиренно стоящая в сторонке. У женщины очень некрасивое лицо, что подчеркивает белый платок, подвязанный под подбородком. Вздрогнув от неожиданного упрека, как от удара, она кланяется и пятится назад, чтобы поскорее выполнить данное ей поручение, как будто оно исходит от самой королевы, а не от старой и ворчливой матери губернатора Алгеро.

Именно пожилая госпожа решила отвезти свою именитую гостью Анну де Браес на залив, напоминающий озеро, чтобы она присутствовала на празднике рыбной ловли по случаю предстоящих крестин, который должен был завершиться песнями, танцами и раздачей подарков. Но как только вся группа достигла башни на холме, откуда дамы могли наслаждаться прекрасным видом, уже не говоря об удобном доме, специально подготовленном для их приема, были замечены какие-то необычные сигналы с других сторожевых башен.

Анна, обеспокоенная больше других, старалась не подавать виду.

«Получил ли он письмо? Приедет ли? Неужели его обнаружили?»

Она то страшно волновалась, что Хасану по ее вине грозит опасность, то уже в следующее мгновение, переходя от страха к надежде, гадала, где и когда Хасан предпримет вылазку, чтобы забрать ее.

«Какая же я дура, – тут же обрывала она себя с раздражением, сообразив, что Хасан не сможет прийти за ней, так как она не сообщила ему, что будет в Алгеро и что хочет бежать с ним. Я отправила ему глупую и совершенно бесполезную записку. Однако, – продолжает она размышлять, – он мог бы и догадаться».

Анна рассеянно слушает старуху. Ее снова неотвязно терзает вопрос: придет ли он за ней? Приехал ли он вообще на остров?

– Ваше превосходительство, – бормочет раскрасневшаяся и запыхавшаяся жена стражника, – прибыл император!

Невероятно, но факт. Новость настолько ошеломляющая, что жена губернатора находит силы закрыть рот и даже встать на ноги.

Спустя мгновение полукруглая зала заполняется людьми: губернатор, высшая знать, чиновники – словом, все приглашенные на рыбную ловлю по случаю крестин. И все они не знают, радоваться им или страшиться того, что может произойти. В этих краях никогда не видели императора и даже представить себе не могли, что такое когда-нибудь случится. Предположения, догадки, ожидание…

Прибыли первые вестовые из Капо ди Сопра и с северных сторожевых постов.

Император с частью своего флота был застигнут бурей, когда направлялся в Испанию, а точнее, на Майорку, на заседание Совета морских и сухопутных сил после неудачной беседы в Лукке с Папой Римским, от которого он тщетно пытался получить поддержку в войне с алжирскими пиратами.

Корабли императора были так потрепаны бурей, что нуждались в ремонте, прежде чем продолжить свой путь.

– Готов биться об заклад, что это Андреа Дориа убедил императора ремонтировать суда в Алгеро, – раздраженно говорит какой-то местный дворянин, ненавидящий Дориа за то, что он сжег его имения, когда был еще на стороне французов. – И хочет латать свои галеры за наш счет!

– Возможно, это предложение действительно исходило от Андреа Дориа, – поспешно отвечает губернатор, – ведь он знает, что здесь лучшее убежище на всем побережье. А может быть, он пожелал показать императору город, основанный своими предками.

Губернатор пытается смягчить застарелые обиды, которые сделают еще более трудной и без того почти непосильную задачу оказания достойного приема императору.

– Что? Андреа Дориа тоже претендует на наши края? Тогда мы пропали! – говорит мать губернатора, неправильно истолковавшая его слова. – Однако, что бы ни случилось, мы должны устроить эти крестины! Малютке уже четыре месяца, и если она вдруг умрет, то не попадет в рай.

Но и в следующие дни находятся более неотложные дела, чем обеспечение малышке места в раю. Каждый заботится о своем месте на земле. Приезд императора может изменить судьбы многих.

Забыв о рыбной ловле, губернатор спешит в Алгеро, куда из Капо ди Сотто должен прибыть вице-король, чтобы взять на себя ответственность за эту встречу. Но пока его нет. Он до такой степени польщен и ошеломлен приездом Карла Габсбургского в Сардинию, что замешкался в пути. Поэтому ответственность за прием придется целиком нести бедному местному губернатору.

Горожане, припрятав свои скудные запасы, выходят на улицу, задают вопросы и не могут понять, опасаться ли им худшего или надеяться на лучшее. Впрочем, так же думают местная знать и администрация.

– Конечно, мы увидим императора, – говорит купец, закрывая свою лавку, – но нас заставят делать подарки!

Он понимает, что будут и денежные поборы, и, конечно, хочет их избежать.

Во дворце губернатора продолжается заседание местной администрации с представителями различных сословий, на котором выдвигаются требования о получении новых должностей и звучат протесты против непосильных поборов. Больше всех протестует духовенство. Представители церкви говорят, что земельная аристократия переложит бремя своих налогов на вассалов, включая и самое бедное служилое дворянство,