такому незначительному поводу.

— Тогда у некоторых наших служащих были дети, и там, где у меня сейчас студия, были наша школа и комната для игр. Но сейчас все уже выросли и разъехались, и на нашем аванпосте уже нет детей.

Чейз легко представил себе Айвори милой маленькой девочкой, с щечкой, испачканной краской. Он пожалел, что не знал ее тогда и не мог видеть, как она растет и превращается в ту прекрасную женщину, которой она стала теперь. Он удивился, какой сентиментальный оборот приняли его мысли, и сказал:

— Должно быть, ты скучаешь по своим друзьям?

Айвори не хотелось признаться в этом. Прошло много времени с тех пор, как она была окружена счастливыми детьми, которые были ее единственными настоящими друзьями. Сначала она ужасно скучала по ним, но теперь одиночество стало для нее естественным состоянием, таким же привычным, как, например, то, что у нее голубые глаза. Но это было ее тайной, и она не хотела ни с кем ею делиться.

— А ты скучаешь по своим друзьям из Аладо?

— Ну конечно, но те славные времена, когда мы были вместе, прошли. Я надеюсь завести новых друзей.

— Его улыбка приглашала к дружескому отклику, но, как он и предполагал, она не улыбнулась в ответ, а отвела глаза.

— Ты самый серьезный человек из всех, кого я встречал, — сказал он задумчиво и мягко. — Я, наверно, всего раз слышал, как ты смеешься. У тебя такой замечательный смех, что я скучаю по нему.

Айвори вспомнила тот случай, о котором он говорил.

— Здесь не каждый день услышишь, как кто-то шутит над Летней Луной. Теперь каждый раз, когда я ее вижу, я вспоминаю овощное рагу.

— Должно быть, с ней трудно ладить.

— Нет. Мы прекрасно умеем избегать друг друга, так что проблемы исчезают, не успев возникнуть. Летняя Луна держится дольше, чем прежние любовницы моего отца, но это ведь не значит, что она останется здесь навсегда. А я останусь.

Чейз не мог смириться с мыслью, что Айвори никогда не покинет «Алмазную шахту». Она представлялась ему какой-то сиятельной принцессой, заключенной в крепостной башне. Конечно, он не походил на рыцаря, посланного ей на помощь, но ведь это не мешало ему и впрямь сделать эту попытку.

— Я все-таки думаю, что тебе следует поступить в художественную школу на Земле. Иначе как все остальные узнают о твоих прекрасных работах, если у тебя никогда не будет возможности их выставлять?

Смущенная похвалой, Айвори разжала пальцы, потом снова сплела их.

— Мне не нужно продавать свои работы, чтобы зарабатывать себе на жизнь, так что нет никакой необходимости их выставлять Я занимаюсь этим просто потому, что мне это нравится. Я это делаю для себя.

Чейз с трудом заставил себя усидеть спокойно, чтобы не спугнуть ее.

— Ты похожа на те красивые орхидеи в твоем саду: застенчивая, одинокая — удивительный цветок, который могут увидеть очень немногие. Наверное, самое большое преступление твоего отца в том, что он прячет тебя от всех.

— Меня никто не прячет, — возразила Айвори. — Я работаю в казино почти каждый вечер. Я так же часто появляюсь на людях, как и все остальные.

Легкая улыбка пробежала по губам Чейза:

— И ты всегда подтасовываешь карты, когда хочешь с кем-то познакомиться за твоим столом?

Этот вопрос вызвал редкий для нее приступ смеха, на этот раз скорее язвительного, чем мелодичного.

— Должно быть, необыкновенно приятно думать о себе, что ты неотразим, но тебе не кажется, что это ужасно обременительно для всех остальных? И как тебе хватает времени на всех?

Вновь становясь серьезным, Чейз слегка подался вперед.

— А никого другого и не существует, Айвори. У меня достаточно времени, чтобы проводить его с тобой.

Айвори не забыла, как ее отец подталкивал ее к тому, чтобы она взяла Чейза себе в любовники. Однако, несмотря на его очевидную готовность, она чувствовала, что с ее стороны это было бы неверным шагом. Она никогда не рисовала картин, лишенных смысла, и не делала скульптур, которые были бы просто кусками глины. И она не могла бы просто так заниматься любовью, не придавая этому никакого особого значения.

— Я верю в любовь, — сказала она тихо. — И я не хочу мужчины, который значил бы для меня меньше, чем мое искусство. Мой отец использует людей. Я — нет.

Чейз никогда до того не испытывал такого сильного влечения, но задумчивый ответ Айвори делал недопустимым с его стороны любую легкомысленную реакцию Его опыт говорил ему, что он только что нашел ключ к этой девушке: она, очевидно, хотела от мужчины той же волнующей искренности, которая сквозила во всех ее работах. В его ситуации полная искренность была невозможна, но он желал бы поделиться с ней всем, чем только было можно.

— Я понимаю, — сказал он. — Но я никогда ни кого не любил по-настоящему, и если бы я просто сидел и ждал чего-то, что никогда не наступит, я пропустил бы много приятных увлечений, что само по себе тоже очень неплохо. В жизни мы не всегда встречаем то, что хотим, но мы не должны от этого перестать ценить то, что у нас уже есть.

— Жить настоящим моментом? Ты это имеешь в виду?

— Нет. Скорее жить в настоящем моменте. Разве ты не чувствуешь себя полной жизни, когда рисуешь или лепишь?

Айвори кивнула.

— Да. Так ты себя чувствуешь, когда летаешь?

— Да, но не все в этой жизни должно быть таким захватывающим, когда ты чувствуешь, как будто сейчас у тебя остановится сердце. Есть и другие приятные ощущения, гораздо более спокойные, и они тоже очень, очень хорошие.

Взгляд Айвори медленно скользнул по фигуре Чейза. Она отметила про себя его расслабленную позу, его небрежные жесты, его насмешливую улыбку. Ее сердце ныло и рвалось к нему, но она боялась, что может оказаться просто наградой для него, способом произвести впечатление на ее отца. Она отодвинула свой поднос и встала. Ноги у нее подкашивались, и она вновь присела на кресло, чтобы скрыть свою слабость.

— Я обычно сплю в рубке и не хочу, чтобы меня беспокоили. Увидимся утром.

Чейз должен был собрать тарелки, прежде чем встал. Чувствуя свою беспомощность, он безнадежно смотрел, как Айвори уходит, и не мог придумать ничего, чтобы остановить ее. За спиной у него была длинная череда пылких и коротких романов с женщинами-пилотами, такими же невозмутимыми и раскованными, как он сам. Никому из них не было больно, когда их романы подходили к неизбежному концу. Но в те редкие моменты, когда Айвори не злилась на него, он чувствовал грусть, которая становилась еще глубже от того, что он знал: ни один мужчина не сможет бросить ее просто так, не почувствовав при этом, будто вырывает сердце из ее груди или же теряет свое собственное.

Он отнес всю посуду обратно на кухню, потом разделся, чтобы принять душ. Вода, однако, оказалась слишком теплой, чтобы остудить его возбуждение, и, вытеревшись, он совсем не почувствовал себя посвежевшим.

Он переоделся в чистое, потом уселся в пассажирском отсеке, чтобы посмотреть еще одну комедию. Персонажи были забавными, их поведение — нелепым. Он знал, что должен был получать удовольствие от тех глупостей, которые видел на экране, но все же никак не мог уследить за сюжетом.

Ему на ум постоянно приходила фотография Айвори с «астральной пушкой» в руках. Он уже тогда понял, что это задание может оказаться особенным. До сих пор он не чувствовал никакой симпатии к преступникам, которых нужно было поймать. И ему не было сложно выполнять свой профессиональный долг по отношению к Спайдеру. Но рядом с Айвори он постоянно проигрывал. Он страстно желал просто обнять ее и держать до тех пор, пока она не сбросит с себя эту оболочку, которую носила все эти годы — он подозревал и боялся,