сфотографировать фей в собственном саду. Статья была проиллюстрирована такими фотографиями, какие и ребенок бы всерьез не принял.
Тут к нам присоединился наш общий знакомый Гарри Карстерс, театральный критик из «Таймс».
– Итак, на какие спектакли стоит сходить в этом сезоне, Гарри? – спросил я, приглашая его присоединиться к разговору. Как только он уселся рядом, я вновь задумался над тем, что происходило в библиотеке.
– До весны смотреть нечего, Чарльз. А там я вам подскажу. Кстати, не собираетесь ли вы, случайно, в Париж в следующую пятницу? Вот там есть что посмотреть.
– Боюсь, мой французский не слишком хорош, – честно признался я. – Не услежу за диалогами.
– Это не пьеса, мой мальчик. Это балет. Хонеггеровский «Каток» дают в следующую пятницу, и у меня есть два билета на премьеру, а пойти я никак не смогу. Если у вас найдется спутник и вы сможете выбраться…
Он взглянул на Адриану, но та пропустила намек мимо ушей. Тогда он снова обернулся ко мне. Я улыбнулся:
– Не стоит, Гарри, но спасибо за предложение.
– А теперь, Чарльз, мне нужен ваш совет. Я кое-что хочу узнать об Италии. – Он понизил голос. – Мой отец собирается открыть там дело, и я боюсь, что он все потеряет в этих беспорядках. Скажите мне правду, Чарльз. Я знаю, что вы в Ассошиэйтед Пресс имеете доступ к информации.
– О каких беспорядках идет речь, Гарри? – спросил я.
Я слышал о волнениях, устроенных фашистами в Ми«, лане год назад, но, по-моему, все улеглось.
– Вы знаете о каких. Я говорю об этом типе Муссолини и его миланских фашистах. Чарльз, это какая-то дикость.
– Прошлым летом это действительно была дикость, – согласился я.
– Эти чернорубашечники опасны и сейчас. Если их количество возрастет, зарабатывать в Италии будет небезопасно. Вырывать зубы коммерсантам! Избивать на улицах владельцев магазинов! – Карстерс ждал от меня подтверждения, и его тон свидетельствовал о том, что он не шутит.
– К концу прошлого года все разрешилось, – сказал я чтобы его успокоить. – Я слышал от нашего корреспондента, что нынешняя платформа партии куда более взвешенна. Кроме того, на последних выборах фашисты получили только тридцать пять мест в палате депутатов. – Я успокаивающе похлопал Гарри по руке, довольный, что могу применить свои знания в области европейской политики и дать практический совет другу. – Думаю, вы можете забыть о Муссолини и его головорезах.
Где-то на середине моей короткой речи, обращенной к Гарри, Адриана, принося извинения, кивнула и сложила губы в нечто напоминающее воздушный поцелуй. Затем она присоединилась к своему мужу в группе неподалеку, облагородив ее своим присутствием. Карстерс пересел в кресло Адрианы, и мы около часа сплетничали на тему информационных агентств. Большую часть времени я не мог сосредоточиться на разговоре, но беседа от этого не пострадала. Мы оба просто убивали время и пили хозяйское вино. Наконец гости начали расходиться. Я встал и пожал руки нескольким. Я уже начинал чувствовать себя как человек, который упустил удачный момент, чтобы откланяться, когда ко мне подошла горничная и поспешно провела меня в библиотеку.
Глава 2
Ожидая, пока хозяин простится с гостями, я прошелся по библиотеке и снова принялся за фотографии, разбросанные почти на всей мебели в комнате. Некоторые из них были теми самыми безумными снимками из журнала «Стрэнд».
Уже несколько лет подряд Конан Дойл ставил себя в глупое положение подобными вещами. Так думали многие, и я в том числе. В 1921 году он посетил Австралию с серией лекций на тему спиритизма и написал об этом кучу статей, которые шли через телеграф Ассошиэйтед Пресс. Кстати, кое-где в этом путешествии его принимали весьма тепло. По крайней мере сообщения в австралийской прессе были весьма корректны.
Поскольку я знал его сына и поскольку сэр Артур был добр со мной во Франции, мне хотелось относиться к нему хорошо. Я был польщен тем, что он пригласил меня на прием и что ценит мои услуги. Но я был совершенно далек от спиритизма. Эта комната навеяла на меня неприятные воспоминания о неубедительных объяснениях и бессмысленных ритуалах. Я забеспокоился. При жизни родители уделяли мало внимания моему религиозному воспитанию. Затем мои приемные родители предприняли все, чтобы сделать из меня ревностного католика. Подозреваю, что на какое-то время я им и стал, но Великая война лишила меня даже остатков религиозного чувства. Хозяин дома вошел в библиотеку минут через пять после меня и, не говоря ни слова, прошел прямо к столу. Он вытащил из ящика обрывок бумаги, который опустил туда, когда нас прервала его жена. С мрачным и одновременно непроницаемым выражением лица он развернул газетный листок и молча протянул его мне. Я кивнул и начал читать записку: она была довольно небрежно нацарапана от руки коричневыми чернилами между строк большого объявления лондонской «Тайме» за прошлый понедельник. Сверху страницы стояла надпись «9 января 1922».
«Дорогой мой старый друг по Монтроузу,
мне срочно нужна ваша помощь, и взамен я предлагаю вам то, чего более не может предложить ни один человек на земле, – бесспорное доказательство общения с умершими. Вы-то понимаете, насколько это важно.
Следующая история раскроет вам, кто я.
В третьем альбоме вашего отца в клинике для душевнобольных Монтроуз внизу страницы была нарисована откинувшаяся назад обнаженная женщина. На обратной стороне был текст, рассердивший вас так, что вы вырвали страницу. Позже в моем кабинете вы выбросили и сам рисунок. При этом присутствовали только вы и я. Теперь, Артур, вы знаете, кто я такой.
Я представлю вам обещанные доказательства, но вначале вы должны использовать свое влияние, чтобы оказать мне услугу, и оказать ее быстро. В тюрьме Холлоуэй заключена женщина по имени Хелен Уикем, приговоренная к повешению. Вы должны добиться встречи с ней любого из трех перечисленных ниже лиц как можно скорее. Больше я ни о чем не прошу».
На этом записка заканчивалась. Я перевернул страницу и увидел на обратной стороне список из трех имен: Мэри Хопсон, Роберт Стэнтон и Лиза Анатоль. Напротив каждого имени был указан адрес.
Конан Дойл протянул руку, и я возвратил ему листок.
– Что вы об этом думаете? – спросил он с мрачным выражением, бросая страницу газеты на стол.
– Думаете, она написана кровью? – спросил я, имея в виду необычный цвет чернил.
– Возможно, но это не самое интересное. Что вы думаете о его обещании?
Этот вопрос вел в ту самую область, в которую я менее всего желал заходить, но мне не хотелось и возражать моему любезному другу. Все знали, что знаменитый романист сейчас посвящает практически все свое время пропаганде спиритизма. Я же не хотел, чтобы он начал рассуждать на тему «общения с умершими», и особенно не хотел, чтобы он спрашивал о моих взглядах на этот предмет.
– Вы знаете человека, написавшего это? – спросил я вместо ответа.
– Знал, и довольно хорошо. Это доктор Бернард Гассман. Он был старшим психиатром в клинике в Шотландии и лечил моего отца. – Он слегка отвернулся от меня со странно смущенным видом.
– И вы уверены, что записка от него?
– Описание альбома вполне точно. – Он помедлил. – Он упоминает о том, что я пришел в ярость из-за замечаний
– Но другие люди могли видеть ее и раньше, – предупредил я.
– Отец написал это в то самое утро. Доктор Гассман повел меня в палату отца, пока тот совершал прогулку с другими пациентами. Гассман хотел показать мне рисунок женщины и обсудить его, но, прочитав слова на обороте, я оборвал его и скомкал страницу. Я взял обрывок с собой и выкинул его в мусорную корзину у него в кабинете.
