работой.

В результате никто не сообщал о своих находках, а если кто и выкапывал какие-нибудь монеты или предметы искусства, золотые серьги или испанские гончарные изделия, то прятал их, пока не ухитрялся вывезти контрабандой с Бермуд.

Благодаря министру по культурному наследию бермудское наследие распродавалось в галереях на Медисон-авеню в Нью-Йорке. Ученые, когда-то считавшие Бермуды лучшей глубоководной лабораторией, уникальным клочком земли посреди Атлантики, больше не трудились приезжать сюда, потому что Сент- Джон настаивал на том, что все открытия должны передаваться его сотрудникам и просматриваться ими. Эти сотрудники готовили ему доклады (всегда скучные, часто ошибочные) для выступлений на академических совещаниях.

Почти год Дарлинг и его приятели-ныряльщики строили фантастические замыслы, как отделаться от Сент-Джона. Кто-то предложил сделать сообщение об открытии кораблекрушения, повезти туда для осмотра Сент-Джона и затопить судно (говорили, что Сент-Джон не умеет плавать). На план было наложено вето на основании того, что Сент-Джон никогда и никуда не ездил сам. Обычно он посылал одну из своих марионеток.

Кто-то еще предложил просто убить доктора — стукнуть по голове и выбросить на глубине. Но хотя все согласились, что результат желанен, никто не предложил себя в добровольцы для совершения этого дела.

Тем не менее Дарлинг не стал бы удивляться, если бы в одну прекрасную ночь Сент-Джон просто исчез. И более того, это известие не принесло бы ему огорчения.

— Колин, — сказал Вип. — Я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение.

— А именно?

— Отправляйся назад и скажи доктору Сент-Джону, что я отдам ему плот…

— О'кей.

— …если он прибудет сюда сам и позволит мне затолкать этот плот ему в зад.

— О! — Колин взглянул на Барнета, затем опять уставился на свои ноги и вновь неохотно перевел взгляд на Дарлинга. — Ты знаешь, я не могу так сделать, Вип.

— Тогда у нас возникает проблема, не правда ли, Колин? Потому что есть еще кое-что, чего ты не можешь сделать, а именно — взять плот.

— Но мы обязаны это сделать.

В голосе Колина появилась плаксивая нота.

Барнет отошел от плота и встал у основания трапа, подняв глаза на Випа.

Глядя вниз, на полицейских, Дарлинг заметил в сумраке движение у кормы. Это Майк бесшумно пробирался к тому месту, где были подвешены дубинки и багры для оглушения крупной рыбы.

— Вип, — начал Барнет, — ты не должен этого делать.

— Плот принадлежит мне, Барнет, и ты это знаешь.

Дарлингу хотелось сказать больше, ему хотелось сказать, что это не вопрос принципа, что дело заключается не в плоте, а в двух, трех или даже четырех тысячах долларов, которые могут ему помочь, долларов, которые он не позволит украсть у него Лайаму Сент-Джону. Но он ничего этого не сказал, потому что не собирался скулить перед полицейскими.

— Нет, не принадлежит, если Сент-Джон собирается изучать его, как он говорит, — возразил Барнет.

— Мерзавец не изучать его хочет. Он хочет присвоить его себе. Он знает ему цену.

— Но он говорил не об этом.

— А с каких это пор он стал чертовым образцом искренности?

— Вип… — Барнет вздохнул. Что-то заставило его взглянуть в сторону кормы — проблеск света или звук, и он увидел Майка, стоящего в темноте и держащего поперек груди трехфутовый багор с отточенным четырехдюймовым крюком на конце. — Ты знаешь, что нам придется сделать?

— Ага. Отправляйтесь обратно и передайте доктору Сент-Джону вот это. — Дарлинг выставил средний палец.

— Нет. Мы отправимся обратно, вызовем еще дюжину полицейских, вернемся и заберем плот.

— Но не без того, чтобы кто-то не нахватал синяков.

— Это возможно, Вип. Но подумай: если это случится, то ты окажешься в тюрьме, а мы заберем плот, и кто будет смеяться последним? Доктор Сент-черт-его-побери-Джон.

Дарлинг отвернулся и посмотрел на ту сторону Мангровой бухты, на темную воду, на огни автомобилей, пересекавших мост Уэтфорд, на мерцание фонарей на веранде «Кембридж бичиз», близлежащего отеля, где какой-то певец прошлых лет заливался под оркестр, сообщая всему миру, что он шел по жизни «Своим путем».

Дарлингу хотелось драться, хотелось взбеситься от ярости, не подчиняться и буйствовать. Но он проглотил все свои желания, потому что Барнет был прав.

— Барнет, — наконец проговорил он и стал спускаться по трапу. — Ты воплощение мудрости.

Барнет переглянулся с Колином, который испустил вздох облегчения и улыбнулся.

— Доктор СИНджин желает мой плот, — проговорил Дарлинг, направляясь к корме и беря багор у Майка. — Доктор СИНджин получит мой плот.

Он подошел к плоту, размахнулся и резанул багром нос плота. Крюк проткнул резину, раздался хлопок, шипение, камера осела.

— Ух ты, — продолжал Дарлинг. — Простите.

И отволок плот к фальшборту. Затем обрушил багор на другую камеру, спустил ее и подтянул оседающий плот на фальшборт. Что-то маленькое выпало из плота, со щелчком ударилось о стальную палубу и, дребезжа, откатилось прочь. Вип вытащил багор, отошел назад и вогнал его в кормовую камеру. Рывком поднял плот в воздух над полицейским катером. Мускулы на плечах Випа горели, а жилы на шее выступили, как проволока.

— Ух ты, — сказал он опять и бросил плот на полицейский катер, куда тот свалился кучей шипящей резины. Дарлинг повернулся к двум полицейским, бросил багор на палубу и продолжал: — Ну вот. Доктор Сент-Джон может получить этот проклятый плот.

Полицейские переглянулись.

— О'кей, — констатировал Колин, быстро спускаясь на пристань. — Мы сообщим доктору Сент-Джону, что ты нашел его в таком виде.

— Точно, — подхватил Барнет и последовал за напарником. — Похоже, акула хватанула его.

— И были большие волны, — дополнил Колин. — Ты не мог спуститься на воду, кругом были акулы… Спокойной ночи, Вип.

Дарлинг посмотрел, как полицейские свалили плот на корме своего судна, запустили мотор и отошли от пристани в темноту. Он чувствовал себя опустошенным, и его слегка подташнивало, он был наполовину доволен собой, а наполовину ощущал стыд.

— Во время перерыва в больших гонках всегда бывают наниматели ныряльщиков, — заметил Майк. — Они выложат нам достаточно долларов.

— Наверняка, — проговорил Дарлинг. — Наверняка.

Когда они убирали судно, укладывая на палубе снаряжение, швабры, ведра и тряпки, Дарлинг почувствовал под ногой что-то маленькое и острое. Он поднял предмет и оглядел его, но освещение было слабым, поэтому он сунул находку в карман.

— Увидимся утром? — сказал Майк, когда был готов спуститься на берег.

— Хорошо. Сообщим аквариуму неприятную новость и посмотрим, пожелают ли они еще доверить нам снаряжение. Если нет, то начнем отбивать краску.

— Ну, тогда спокойной ночи.

Дарлинг последовал за Майком по тропинке к дому, подождал, пока напарник завел свой мотоциклет и уехал, потом погасил все внешнее освещение и вошел в дом.

Он налил себе немного темного, рома и сел на кухне. Подумал, включить ли новости, но решил, что не стоит. Если верить поговорке, любая новость была плохой; иными словами, телевизор включать не стоило. С него уже достаточно плохих новостей.