Прежде чем ответить, мальчику пришлось проглотить новый комок, подступивший к горлу. Наконец он смог прошептать:

— В Монреаль… Ее муж, кажется, уговаривал ее уехать с самыми ценными вещами и…

Он не мог продолжать, но проницательные глаза друга давно открыли секрет юношеского сердца: в нем скрывалась причина слез, о которой Гийом не желал говорить.

— А-а… — лишь сказал он, и его большая рука тепло и по-братски легла на плечо мальчугана. Гийом никак не отреагировал: он следил взглядом за большими кругами скопы.

Лишь спустя некоторое время он вздохнул и сказал:

— Господин де Бугенвиль!

— Да, маленький… Да, Гийом?

— Как становятся моряками?

— Если бы я только знал! — вздохнул офицер.

Столь неожиданный ответ вывел наконец Гийома из оцепенения. Повернув голову, он посмотрел на соседа. Тот улыбнулся ему.

— Так-то вот! Мне тоже хотелось бы плавать, командовать каким-нибудь прекрасным королевским кораблем. И однажды это случилось — наверное, никогда не забуду этот день! — двадцать седьмого марта тысяча семьсот пятьдесят шестого года на рейде в Бресте я ступил на палубу «Единорога», который должен был доставить меня сюда. В тот момент я почувствовал, что море — моя стихия и что я должен плавать, чтобы быть по-настоящему счастливым…

— И что же?..

— Почему я тогда не начал? Ну, потому что… в жизни не всегда выбираешь лучший путь… Как тебе это объяснить?..

Судьба подчас зависит от цепочки неожиданных обстоятельств. Конечно, в твоем возрасте это не так просто понять…

— Вы хотите сказать, что сделали плохой выбор? Даже не верится: ведь вы знатного рода, богаты…

Бугенвиль почти с любовью окинул взглядом слишком большого для своего возраста мальчика, его длинные, как у кузнечика, ноги, блестящие волосы, а под ними лица, которое уже начало утрачивать детскую округлость, становясь привлекательным, хотя и не особенно красивым. Все в нем было угловато и заострено, однако оно становилось волевым, и особенно притягательны были глаза — их цвет менялся от светло-золотистого до коричневого с отблеском пламени, и это был взгляд дикого зверя, который, став взрослым, обязательно сумеет себя проявить. Если успеет!

— Я не знатен и не очень-то богат, — тихо сказал офицер.

— Но ведь вы дворянин?

— Я не принадлежу к знатному роду. Отец мой был простым буржуа, сыном галантерейщика из +++++. Он был нотариусом в Шатле. Правда, он всегда хотел верить, что мы потомки Бугенвилей из Пикардии, но я думаю, что это выдумка. Тем не менее мы принадлежим к хорошему парижскому обществу. Мой старший брат — литератор, ученый… Даже член Французской академии… Я же начинал адвокатом, но у меня решительно не было к этому призвания. Это мой дядя д'Арбулен, финансист, помог мне поступить на службу в армию…

Бугенвиль, конечно же, не стал уточнять, что и службой, и офицерским званием (которое, впрочем, заслужил и своей храбростью) он был обязан покровительству маркизы де Помпадур, с которой дядюшка д'Арбулен был в давней дружбе. Чтобы сменить тему разговора, он принялся объяснять своему юному другу, что, прежде чем делать карьеру на флоте, следовало сначала приналечь на математику…

— Я слышал, ты не отличаешься прилежанием в Коллеже иезуитов?

Гийом презрительно пожал плечами:

— Я не люблю латынь! Да и в коллеже мало кто остался, только старший класс, но они решили сформировать полк: Королевский синтаксис, так они его назвали. Они, естественно, не захотели меня взять, потому что мне слишком мало лет, — добавил Гийом с обидой.

— Забудь про это! Что до латыни, так ты ошибаешься: это важно, когда изучаешь естественные науки, а они пригодятся, если ты хочешь плавать. В медицине тоже, и твой отец…

— Я не хочу быть врачом.

— Об этом мы еще поговорим. Смотри-ка! Орел нашел то, что искал…

Эхо пушечного выстрела не дало ему договорить. Стреляли в форте Сен-Луи, и офицер тотчас вскочил, пытаясь угадать, в чем дело. Вслед за первым последовали еще три выстрела, между тем в ближайшем укреплении этому не придали значения: каждый продолжал заниматься своим делом. И тут на реке показался корабль, под всеми парусами поднимавшийся вверх по течению. Флаг был так отчетливо виден, что Бугенвиль задохнулся от бешенства:

— Английская шхуна! Средь бела дня!.. Куда это они собрались?

В следующий миг он уже сбегал с утеса, доставая из широких карманов подзорную трубу, которую он тотчас растянул и приставил к глазу. На сей раз он издал нечто подобное рыку:

— Какая дерзость! Нет, но какая неслыханная дерзость! Ты знаешь, как называется эта лодчонка? Просто-напросто «Ужас Франции»! А эти балбесы и не шевелятся!

Спрыгнув на землю, он побежал к форту с громким криком «Тревога!».

Гийом видел, как он о чем-то поговорил с Вергором, который, не имея возможности рвать на себе волосы, просто швырнул свой парик наземь и лишь после этого отдал приказ привести пост в состояние обороны. В бешенстве подергивая плечами, Бугенвиль бросился к своей лошади, привязанной за скалой, откуда Гийом с серьезным видом наблюдал за всеми его действиями. Полковник на миг остановился.

— Хотел поговорить с твоим отцом, но его нет. Скажи ему… Впрочем, все равно у меня нет времени! Нужно как можно быстрее добраться до Красного мыса. Спасибо Господу, ноги у моей лошади быстрее, чем этот проклятый корабль: когда он будет проплывать мимо, я ударю по нему из пушек… Да поможет Бог, он будет мой!

Ловкий прыжок в седло, взмах руки, и лошадь, возбужденная диким криком, уже скакала галопом… Господин де Бугенвиль исчез в облаке пыли.

Гийом подумал, что ему пора возвращаться домой, и слез, наконец, со своей скалы. Поползень, сидевший на сбросившем листья терновнике, даже не испугался его… С противоположного берега реки поднимался дым нового пожара…

Завидев дом, Гийом ненадолго остановился и посмотрел на него с особой нежностью. Там он чувствовал себя хорошо, ему нравилась эта постройка с толстыми стенами из самана, о которой его мать говорила, что она сделана в лучшем нормандском стиле. Крутую крышу, откуда легко сходил снег, венчали две трубы, по одной с каждой стороны. В крыше по числу комнат были встроены островерхие окна. Вход был сбоку, рядом — четыре окна, за которыми в спокойные времена жить было так хорошо. Теперь стало немного хуже, ведь прокормиться с каждым днем все труднее. В стороне находились подсобные помещения: конюшня, овчарня, рига, сыроварня, печь и пристройка, где хранился запас дров на зиму. К несчастью, тут мало что оставалось. Англичане — да, надо сказать, и бои тоже! — опустошили и правый, и левый берега реки Св. Лаврентия, так что прокормить солдат и мирное население, защитников и тех, кого они защищали, могла только земля, расположенная сразу за Квебеком, то есть плато, начинавшееся с мыса, над которым возвышался Верхний город, и расширявшееся внутрь материка между рекой Св. Лаврентия и рекой Сен- Шарль. К несчастью, родная, далекая Франция, где царствовал Людовик XV, похоже, не слышала криков о помощи, с которыми взывала к ней ее снежная дочь. В условиях шаткого и двусмысленного мира, заключенного в результате Семилетней войны, короля и его министров мало заботило то, что Вольтер презрительно назвал «несколькими арпанами снега»…

Бугенвиль кое-что знал на этот счет! Прошлой осенью главнокомандующий войсками Новой Франции, генерал маркиз де Монкальм, у которого он был адъютантом, посылал его в Версаль, с тем чтобы защитить интересы колонии, подвергшейся нападению со стороны англичан и американских поселенцев под командованием некоего полковника Вашингтона. Несмотря на сохранившиеся связи при дворе и особенно знакомство с фавориткой, Бугенвиль ничего не добился, не считая чина полковника и креста Святого Людовика для себя самого да почетных званий для Монкальма и его заместителей — шевалье де Леви и капитана де Бурламака. Хуже того: когда он с жаром излагал министру флота трагичную ситуацию, в