Дерфлингер, говорил по-французски. Но внешность путешественника и его одежда показались офицеру подозрительными, и он предпочел вести не слишком вежливый допрос на своем родном языке. Но он напрасно старался. Барон де Бац оказался крепким орешком. Барон дал офицеру понять, что если его, тайного посланника французского короля, немедленно не отведут к герцогу, то последствия могут быть катастрофическими для всех. Он велел офицеру вести его к герцогу и добился своего, но только благодаря врожденному у германских народов уважению к тем, кто обладает правом говорить решительно и безапелляционно.

Четверо всадников окружили карету, и кортеж тронулся по залитой дождем дороге. По пути им встречались солдаты на марше, чуть дальше они увидели огромный лагерь. Лошади были собраны под деревьями, где солдаты натягивали нечто вроде навеса, чтобы укрыть от дождя несчастных животных. Еще дальше колеи на дороге стали глубже, и путешественники увидели пушки, которые устанавливали в боевом порядке. Карету качало, как лодку на крутых волнах, что стало настоящим испытанием для здоровяка Бире. Сидящих в карете неумолимо трясло.

– Я бы с большей радостью прошлась пешком, – простонала Лаура, мучившаяся от приступа тошноты.

– Я бы тоже с удовольствием прогулялся, но в каком виде мы предстанем перед герцогом? Заляпанные грязью по самые уши? В любом случае то, что мы видим, не стоит и ломаного гроша. Войска всего лишь готовятся к сражению.

Наконец этот кошмар закончился. Карета въехала в деревню, из которой ушли все жители, а их места заняли солдаты, которые грабили дома и собирали все, что попадалось съестного и годилось на растопку костра. На маленькой площади у церкви с небольшой колокольней расположилась таверна, название которой на скрипучей вывеске невозможно было прочитать – буквы размыло потоками дождя. Казалось, именно здесь собрались офицеры в мундирах разных цветов, – из-за грязи их невозможно было различить, – в треуголках с потрепанными перьями и высоких касках с медной пластиной спереди.

Дерфлингер, пролаяв какое-то приказание своим солдатам насчет экипажа, который они охраняли, направился к таверне и вошел внутрь, сказав что-то часовым у входа. Через некоторое время он вернулся и отдал приказ отвезти карету вместе с путешественниками в полуразрушенный амбар. А так как несговорчивый Бац потребовал объяснений, ему ответили, что у герцога Брауншвейгского нет времени встретиться с ним сегодня вечером, и поэтому он сам, его люди и его лошади должны довольствоваться этим укрытием до тех пор, пока принц соблаговолит их принять.

– Герцог в таверне? – требовательно спросил Бац.

– С королем Фридрихом Вильгельмом. Возможно, мы очень скоро сразимся с противником. Так что оставайтесь здесь и сохраняйте спокойствие! Я дам вам охрану, чтобы вас никто не тронул. Даже для дамы я не могу сделать большего. Ах да, совсем забыл, дайте мне ваши паспорта!

Им пришлось подчиниться.

– Как называется это место? – спросил барон.

– Сом-Турб. Подходящее название, не правда ли?[3]

Им пришлось довольствоваться тем, что им предлагали, то есть практически ничем. Ворота амбара оказались недостаточно высокими, и карета не смогла в него въехать. Тогда Бире выпряг лошадей, чтобы укрыть от дождя хотя бы их, и начал вместе с Питу вытирать их пучками сухой соломы, которую они нашли в той части амбара, где была цела крыша. А барон вместе с Лаурой принялись подыскивать место для ночлега.

– Полагаю, вам придется сегодня ночью довольствоваться покрывалом и соломой, – заметил де Бац. – Если, конечно, вы не захотите спать в карете. Слава богу, что у нас еще осталась еда.

– Солома меня вполне устроит. Поверьте мне, это будет куда лучше, чем в тюрьме Форс. Я умираю от усталости. И даже есть не хочу. Спать, больше мне ничего не нужно.

Все устроились как смогли – Бире-Тиссо с лошадьми в нескольких шагах от молодой женщины, Питу в карете, которую он не решился бросить, несмотря на обещанную Дерфлингером охрану. А барон, подкрепившись хлебом и сыром, собрался выйти и посмотреть окрестности.

– В такую погоду? – запротестовала Луара, испуганная настоящим ливнем, с силой забарабанившим вдруг по крыше. Моросящий дождь превратился в ливень.

– Я все равно уже вымок, моя дорогая. Немного больше воды или немного меньше...

Но он не успел выйти из амбара. На пороге появился Дерфлингер.

– Идемте! Его высочество желает вас видеть!

– Это самая лучшая новость, – ответил де Бац. На его лице снова появилась улыбка. – Не стоит заставлять его высочество ждать!

Как только наступило время действовать, к Бацу немедленно вернулось хорошее настроение. Спустя несколько минут он вошел в зал таверны, где было жарко, как в аду, благодаря огромному количеству дров, горящих в камине, и невыносимо воняло кислым вином, потом, грязью и мокрой шерстью. В зале находилось всего два человека, но оба они были такого огромного роста, что, казалось, заполняли собой зал целиком. Де Бац вдруг ощутил себя Гулливером в стране Великанов. Присутствующих он узнал с первого взгляда.

Один из гигантов, в зеленой форме с красными отворотами, ходивший из угла в угол, сложив руки за спиной, был тем, к кому он ехал, герцогом Брауншвейгским. Второй, еще выше ростом и крупнее, сидел у камина и сушил промокшие сапоги. Это был Фридрих Вильгельм II, король Пруссии. Они с герцогом были приблизительно одного возраста – около пятидесяти, – но если тридцать пять лет военной славы окружали сияющим ореолом правящего герцога Брауншвейгского-Люнебургского и при этом он слыл человеком элегантным, начитанным и даже философом, то от его сюзерена, напоминавшего сложением швейцарского гвардейца, исходило ощущение грубой силы. Фридрих Вильгельм был человеком тщеславным и вспыльчивым. Он мечтал только об одном – с победой войти в Париж и сравняться в славе со своим покойным дядей Фридрихом II Великим! Но говорили, что король Пруссии суеверен, излишне доверчив и принадлежит к религиозно-мистическому обществу розенкрейцеров. А это явно мешало ему достичь его идеала. Король Пруссии даже не повернул головы, когда де Бац вошел в комнату и приветствовал его.

А герцог Брауншвейгский внимательно посмотрел на вошедшего.

– Вы заявляете, что вы барон де Бац, посланец несчастного короля Франции. Но в паспортах написано совсем другое, – проговорил он, указывая на разложенные на столе бумаги. – И должен признаться, что вы совсем не похожи на французского аристократа...

Герцог легко и почти без акцента изъяснялся по-французски. Де Бац улыбнулся, сдернул с головы парик, избавился от каучуковых шариков, менявших форму его лица и носа, и вновь поклонился:

– И все-таки это я. Говорят, что ваше высочество отличается отличной памятью на лица. Возможно, ваше высочество вспомнит, что мы уже встречались в самом начале революции у принца Нассау-Зигена. Ваше высочество оказало мне честь, сыграв со мной партию в шахматы...

Мрачное лицо герцога просветлело.

– Да! Партию, которую вы выиграли! Следовательно, это и в самом деле вы, но к чему этот маскарад и этот ложный паспорт? Американский врач, к тому же путешествующий с женщиной! Что за глупость!

– Я преследовал только одну цель – встретиться с вашим высочеством. Для этого все средства были хороши. Американцы занимают в сознании французов особое место. А моя спутница якобы ехала на фронт к своему тяжело раненному жениху.

– Во французских войсках и в самом деле есть американцы?

– И немало. Это ветераны войны за независимость.

– Кучка негодяев! – прорычал король Пруссии, не вынимая трубки изо рта. – Там есть даже испанец, некий Миранда.

– Миранда не испанец, сир, он из Перу. Это другая часть Америки...

Фридрих Вильгельм отмахнулся от уточнения раздраженным жестом.

– Какое это имеет значение! Лучше спросите у него, герцог, на какие позиции отошла армия этих голодранцев, отступающая к Парижу. Ведь он должен был проезжать там.

– Но я не видел никакой армии, и если ваше величество так отзывается о французской армии, то осмелюсь напомнить, что она состоит из частей бывшей королевской армии и в ней сражается герцог Шартрский. Что же касается лагеря в Шалоне, где собирают новобранцев и обучают их, то он никак не