Вот так закончился его первый короткий брак. Второй оказался немного длиннее, но столь же неудачным.
Скрибония была дочерью одного из виднейших римских политиков и славилась своей красотой и развращенностью. Гай Октавиан стал ее третьим мужем. Она родила ему дочь Юлию и скорее всего этим бы не ограничилась, ибо была плодовита (прежде она уже дважды становилась матерью), но тут консул встретил Ливию Друзиллу и без памяти влюбился в нее.
Помаявшись какое-то время, он понял, что делать нечего и что придется ему пренебречь тем, что сам он женат, а Ливия имеет мужа и к тому же беременна. Он прикинул, как лучше поступить, и решил обратить наконец внимание на нрав Скрибонии. Заявив, что жена его – «особа премного развращенная» и что он не в силах больше жить под одной крышей с этой распутницей, он отослал Скрибонию прочь.
Что же до Ливии, то она обыкновенно поступала так, как ей говорили. Она принадлежала к очень знатному семейству Клавдиев, и ее родня всегда противодействовала Цезарю. Отец Ливии погиб как один из последних сторонников Брута, убийцы императора. И муж, пожилой Тиберий Клавдий Нерон, за которого белокурую и голубоглазую красавицу отдали совсем молодой, тоже ненавидел и покойного тирана Юлия, которого – о, позор! – совсем недавно провозгласили Божественным, и его преемника, этого «коротышку, у которого нет ничего, кроме звучного имени».
И Ливия во всем покорствовала мужу. Когда супруг сказал, что им троим (у Неронов был маленький сын Тиберий) предстоит бежать за границу, она молча кивнула и кликнула служанку.
– Собирай вещи, – коротко велела она. – Мы все завтра уезжаем.
Вскоре супругам стало известно, что в Риме наступило перемирие и что можно без опасений возвращаться. Ах, если бы знал Тиберий Клавдий, что ждет его в столице, он наверняка бы повременил с возвращением и задержался в Спарте. Но Ливия ждала ребенка, и потому муж захотел, чтобы она как можно скорее очутилась среди привычной роскоши и необходимых для любого знатного римлянина удобств.
Почти сразу после возвращения Ливия и встретила Гая Октавиана…
Некоторые утверждали, будто она сама подсказала наследнику Цезаря ославить Скрибонию прелюбодейкой, а потом прогнать. Может, так оно и было, но скорее всего Гай Октавиан объявил ей о своем желании развестись, чтобы жениться на ней, и она согласилась. Ведь стать супругой правителя Рима – это почетно. Это лучше, чем быть замужем за человеком, которого в любой момент могут обвинить в государственной измене.
И вот уже Ливия сообщила мужу о том, что хочет расстаться с ним. Сделала она это якобы в таких словах:
– Разведись со мной! Я на пятом месяце беременности, но не ты отец моего ребенка. Ты трус, потому что не продолжаешь дело своих сторонников, а я не хочу рожать детей от труса!..
Неизвестно, зачем понадобилось Ливии приплетать сюда политику, но, так или иначе, муж все понял. Узнав имя счастливого соперника, он хмыкнул, покрутил в изумлении головой и решил:
– Не стану я ссориться с тем, кто правит Римом. Мне не одолеть его, а так, может, меня и моего сына Тиберия оставят в покое.
Забегая вперед, скажем, что Тиберия-младшего в покое не оставили. Он был одним из лучших полководцев своего времени, а потом Август усыновил его и сделал своим наследником. В историю он вошел как император Тиберий.
…Итак, Тиберий-старший пришел к Гаю Октавиану и сказал ему:
– Если ты любишь эту женщину, бери ее. Но только соблюдай приличия!..
И приличия были соблюдены. Тиберий Нерон развелся с Ливией и оказался настолько любезен, что даже присутствовал на ее свадьбе с Гаем Октавианом, которую сыграли спустя несколько недель после развода. Невеста стояла перед жрецом в одеянии римской невесты – в тунике без швов, стянутой на поясе шерстяным поясом, и в плаще шафранно-желтого цвета; на голове у нее была ниспадавшая из-под венка из полевых цветов длинная оранжевая накидка… И все бы хорошо, да только Ливия была красна как рак и то и дело норовила прикрыть накидкой свой круглый животик.
Понтифики (то есть верховные жрецы), конечно, должны были бы запретить эту свадьбу, но ими были оба заинтересованных лица – и бывший муж, и царственный жених.
Три месяца спустя Ливия родила Друза. Злые языки утверждали впоследствии, что Август и впрямь божествен, раз его дитя пробыло в чреве матери всего три месяца.
Но Августу и Ливии не удалось зачать ни единого ребенка. И скорее всего это объяснялось тем, что в их первую брачную ночь муж не посмел прикоснуться к беременной супруге и позже так и не смог преодолеть себя и в полной мере осуществить свои права, хотя и любил Ливию всем сердцем. Кроме того же, Август был человеком богобоязненным да к тому же понтификом и понимал, что этот брак греховен.
Август любил Ливию до своего смертного часа. Он умер у нее на руках, и его последние слова были:
– Ливия, помни о нашей общей жизни и прости!..
Когда вскрыли императорское завещание, выяснилось, что правитель даровал своей супруге титул Августы, то есть божественной, и никто этому не удивился, потому что все знали, как высоко ценил ее покойный цезарь.
…Ливия надолго пережила своего божественного супруга и до конца дней вспоминала, как счастлива была со своим первым мужем. О ночах, проведенных ею на ложе Августа, вспомнить было нечего.
Женитьба наихристианнейшего Василевса
– Посмотри, что за прекрасное видение! – шептали друг другу путники, которые первый раз прибывали морем в город, хранимый Богом, – в Константинополь. – Неужели мы не спим? Неужели это нам не чудится? Это же небесный Иерусалим!
И путешественники, кто бы они ни были – купцы, авантюристы всех мастей, многое повидавшие на своем веку, или же храбрые воины-наемники, принимались щипать себя и своих спутников, дабы удостовериться, что они не грезят наяву.
Константинополь и вправду был удивительным городом. В Откровении Иоанна Богослова так описан небесный град: «святой город, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего… Весь город был чистое золото».
Властители Константинополя долгие века стремились к тому, чтобы приезжему и пришлому люду казалось, будто столица Византии находится не на земле, а на небесах. Ах, как сияли в солнечных лучах купола пяти сотен церквей и соборов! Каким толстым слоем золота были покрыты крыши роскошных дворцов! Какие изумительные позолоченные мозаики украшали стены и полы домов и храмов! А золотых дел мастера, которые прямо под открытым небом, на глазах изумленных чужестранцев и ко всему привыкших горожан отливали блестящие монеты с профилем равноапостольного василевса? А портные, с утра до вечера трудившиеся над драгоценными златоткаными нарядами и тут же выставлявшие их на продажу?..
Да, было чему подивиться в Константинополе – городе, хранимом Богом. И вот какой-нибудь иноземец засматривался на все эти чудеса да и застывал прямо посреди улицы, разинув рот от изумления и размышляя о том, что неплохо, наверное, жить в Византии, где тебя со всех сторон окружает золото. Но лучше бы ему было не стоять подобно изваянию, потому что его вполне мог сбить с ног какой-нибудь экипаж – к примеру, открытая повозка, одна из тех, в которых передвигались по городу знатные дамы. Повозка эта была просто чудо что такое! На ее украшение пошло столько золота, серебра, эмали и перламутра, что в иной стране владелец просто побоялся бы дать зевакам возможность любоваться столь ценной вещью. В Константинополе же никто и внимания не обращал на всю эту роскошь. Привыкли! Разве что неодобрительно косились вслед какому-нибудь юному богатому франту, который пускал своих коней во весь опор, так что неслась его блестящая от золота и перламутровых пластин колесница по мостовой, давя неосторожных.
Но если даже улицы Константинополя поражали своим великолепием, то каковы же были обиталища равноапостольного и всехристианнейшего василевса – святой, или Влахернский, дворец и Буколеон? В Византии хранилось огромное количество желтого металла – больше, чем в любой другой
