По-видимому, было около семи часов вечера. Я вышел из казино, где только что нашел недурное средство потерять в несколько минут все банковые билеты, накопленные в течение целого года, в расчете на приятный трехнедельный отдых; настроение у меня было прескверное.

Я уселся на террасе кафе, во дворе которого два часа тому назад любезно согласились поставить в гараж мой маленький автомобиль. Справа от меня, под лучами заходящего солнца, горы окрашивались в странный, красный цвет. Пляж, сады были переполнены гнуснейшим человеческим отродьем: иностранцами, живущими на широкую ногу на крайне подозрительные средства, англо-саксонцами, регулирующими свои колоссальные траты в зависимости от повышения фунта или доллара, демимонденками, накрашенными вопреки всякому здравому смыслу, целой толпой угрюмых буржуа. Нигде еще я не чувствовал себя более одиноким, чем среди этой идиотской толпы. Никогда я еще не убеждался так, как сейчас, в правильности восклицания поэта:

Если у вас нет денег — все кажется пустынным!

Так сидел я со своими невеселыми размышлениями, как вдруг кто-то ударил меня по плечу. Оказалось, это был один из официантов, подающих здесь, он спросил меня с чисто латинской фамильярностью:

— Месье зовут Гаспар Гозе?

Я сделал недовольный жест: действительно, это было мое имя, но мне вовсе не хотелось, чтобы кто- нибудь в данную минуту раскрыл мое инкогнито.

Да… собственно говоря… Зачем вам?

— Это спрашивает господин, сидящий вон там, слева от входа, тот, что сидит с тремя другими господами. Он велел просить к их столу. Он приказал подать вам туда.

Он решительно схватил мой стакан и блюдце.

— Позвольте! Одну минуту, пожалуйста! Это господин в том костюме? Я его не знаю. Как его зовут?

— Я не знаю, месье. Я служу сегодня здесь случайно.

— Ну, хорошо! Скажите ему…

Я не успел докончить фразы. Господин в сером встал, — и звал меня с другого конца кафе, сопровождая свои выкрики размашистыми жестами:

— Гаспар! Это ты?! Гаспар! Гаспар!

Нет большого удовольствия слышать, как громогласно оповещают насмешливо настроенную публику, переполняющую террасу, о том, что тебя зовут Гаспаром. Но этот несносный человек не унимался:

— Гаспар!

«Ну, — подумал я, — кажется, есть только один способ заставить его замолчать».

Покинув мой столик, я направился к нему. Но он сделал то же самое, и мы встретились как раз на середине кафе к общему удовольствию присутствующих.

«Это еще что за весельчак?! Я проучу его!..»

Но едва только мы очутились лицом к лицу, как гнев мой стих. Я узнал моего мучителя.

— Рафаэль!

Он блаженно улыбался.

— Ну да! Наконец-то! Я уж решил, что ты забыл меня.

— Извини меня. Ты здесь?

— Я здесь живу. А ты?

— Я только проездом. Думаю уехать завтра утром.

— Ну, это мы еще посмотрим! А пока что идем к нашему столику. Я познакомлю тебя с этими господами. Не бойся: они скоро уходят. Мы останемся одни и поговорим.

Он, действительно, представил мне: господина Буффартига, архитектора; господина Виваду, негоцианта; доктора Каброля… Я понял, что все они принадлежат к аборигенам этого злосчастного города.

— Мой друг, Гаспар Гозе. Три года совместной жизни в Латинском квартале! А, Гаспар? Ты помнишь? Потеснитесь, господа!

По той поспешности, с какой эти почтенные господа задвигали своими стульями, я понял, каким важным лицом стал в Ницце мой приятель Рафаэль Сен-Сорнен.

— Господа, прошу вас…

Очевидно, я попал как раз в разгар какого-то горячего спора.

— Не стесняйтесь, — сказал Рафаэль. — Да и к тому же эти господа должны отправляться к своим женам. Они все трое женаты.

Он лукаво подмигнул, улыбнулся и хлопнул меня по коленке:

— Я ведь тоже!

— Ах! Ты… Поздравляю!

— Мерси, а ты?

— Я? Нет. Нет еще, — сказал я.

— С этим никогда не следует торопиться. Итак, вы сказали, месье Буффартиг? Но, однако, стаканы пусты. Что мы будем пить?

— Может быть, вермут?

— Вермут.

— Идет, вермут!

— А ты, Гаспар?

— Я уже… — начал было я.

— О, ла, ла! Что это, ты никак стал трезвенником?! А помнишь времена, неплохие, на улице Генего? Человек, пять стаканов вермута! Итак, месье Буффартиг, вы сказали?

— Я говорю, месье Сен-Сорнен, что вчера вечером известие, о котором вы знаете, было принято в комитете всеми членами с истинным вздохом облегчения: «Наконец-то, повторяли все, мы выйдем из этого двусмысленного положения!»

— Вы считаете, что это не только слова?

— Уверяю вас, нет!

Господин Буффартиг поднял руку.

— Да и месье Виваду, который был там, может вам сказать…

— Клянусь, — сказал господин Виваду. И он тоже поднял руку.

— Отлично, друзья мои, мои дорогие друзья! Ну, а доктор Каброль ничего не скажет?

Сен-Сорнен повернулся ко мне.

— Доктор Каброль, лоринголог, самый известный в приморских Альпах, и к тому же почетный член ложи. Ты понимаешь?

— Отлично! Доктор кашлянул.

— Вы знаете, месье Сен-Сорнен, у нас в настоящее время только одна программа: «Вопрос о банкротстве, вопрос об увеличении налогов, вопрос о займе». Таков был девиз физиократов и Тюрго. А также и ваш. Следовательно, вы можете быть уверены…

— Я уверен, доктор, мой дорогой доктор. Теперь слушайте меня внимательно все трое; доверие за доверие: я видел префекта.

— Ну и что же?

— Я для него свой человек. Или, скорее, он для меня.

— Браво, браво!

— Итак, — сказал архитектор, — дело в шляпе.

— Надеюсь. Если мы решили…

— Завтра общее собрание, — сказал господин Виваду. Господин Буффартиг и я, мы, разумеется, будем. Могу ли я заручиться вашим словом насчет вопроса о разрешении игр для казино?

— Ну, конечно!