закончила упаковывать вещи Джудсона. Затем убрала в сундук все предметы, которые могли бы свалиться во время сильной качки. Осталось лишь решить, как быть с Цезарем.

Помог Курт. Юнга принес пакет со свежеиспеченным хлебом и солониной и бутыль воды — все, что могло поддержать ее силы во время шторма, который мог продлиться много часов. С помощью длинной веревки Курт закрепил клетку, крепко привязав ее к ножке письменного стола, привинченного к полу. Тем временем в каюте стало совсем темно, и когда Алекс накрыла клетку тканью, она невольно подумала, что ее положение мало чем отличается от положения птицы — она тоже с трудом различала окружающие предметы.

Курт ушел, напоследок сказав Алекс, чтобы она не волновалась, и безграничная вера мальчика в своего капитана отчасти передалась и ей. Но лишь отчасти. Алекс села на кровать и стала ждать, сама не зная чего, чувствуя себя так, как, наверное, чувствует себя приговоренный к смерти преступник. Она пыталась не думать ни о предстоящем шторме, ни о Майлзе, которого сейчас, вероятно, матросы привязывают к штурвалу. Но больше всего ей не хотелось думать о поцелуе Майлза.

…Громадная волна шла на корабль с грозным ревом. И уже через несколько мгновений сплошная стена воды обрушилась на небольшое судно. В тот же миг черное небо прорезали зигзаги молнии, и гром слился с морским ревом. Мощные потоки дождя хлестали по палубе, жутко завывал ветер. Темную каюту освещали лишь вспышки молний. Цезарь бился в клетке, хлопая крыльями, словно клетка была повинна в том, что его швыряло из стороны в сторону.

Первая же волна приподняла нос корабля так, что он встал почти вертикально, и Алекс покатилась по кровати, ударившись головой о стену у изголовья. Она очень пожалела о том, что пренебрегла советом Майлза и не привязалась к кровати сразу. Корабль вздымался все выше и выше, затем стремительно падал вниз, как Икар с опаленными солнцем крыльями.

Алекс схватила простыню и, свернув ее жгутом, продела в кольца по бокам кровати. Только сейчас, спустя столько времени, она поняла, для чего служат эти таинственные приспособления. Кое-как она обвязалась простыней. На душе стало чуть легче. Шли часы, наступила ночь, а шторм все не утихал. Жутко было даже представить, каково сейчас Майлзу там, наверху, и, чтобы не думать об этом, Александра решила сконцентрироваться на других, более приятных мыслях. Она вспоминала Бриджуотер, своего отца, Касси. Цепляясь за обыденное, земное, она тщательно, стараясь не упустить ничего, представляла свою комнату, кухню, каждую щербинку на большом сосновом столе, рисунок обоев, содержимое каждого горшочка в кладовой. Затем начала вспоминать историю болезни каждого из своих пациентов; прихотливое течение мысли привело ее в усадьбу Арона Черча, где она сделала подробнейшую опись имущества своего несостоявшегося жениха, не забыв ни одной коровы, лошади и овцы. Алекс мысленно заглянула в гости к Адель, проведав молодую мать и ее малыша, затем вернулась домой помогать Клариссе готовить ужин, а когда была вымыта посуда и Тео поплелся спать, они с Касси вдвоем болтали у камина, и Алекс рассказывала своей няне о том, что произошло с ней с той ночи, как два матроса выкрали ее из дому.

Алекс так живо представила себе Клариссу, то горестно, то восхищенно цокающую языком, по- матерински нежно поглаживающую ее руку, что при очередной вспышке молнии увидела перед собой ее лицо и решила, что сходит с ума. А между тем ночь прошла и наступило утро, а шторм все не отпускал несчастный корабль из своих цепких лап.

Алекс молилась за Майлза и Курта, и за остальных, в том числе за Иезекииля Копели, даже устыдившись своего злорадства при мысли о том, как, должно быть, худо переносит доктор этот шторм, если и при легкой качке морская болезнь причиняет ему столько страданий. Алекс молила Бога о спасении корабля.

Потерявшая ощущение времени Алекс не могла сказать, когда именно услышала тот ужасный хруст, хруст, сопровождавшийся почти человеческим стоном, от которого мороз пробирал. Треск дерева прозвучал похоронным звоном. В тот миг Алекс поняла, что надежды выйти живыми из этого ада нет. Она обратилась к Господу, прося у него прощения за грехи и прощаясь с миром.

Но корабль чудом остался на плаву. Его еще раз подбросило на высокой волне, затем еще… и наступила тишина. Шторм закончился столь же внезапно, как и начался. Ветер почти стих, а ливень превратился в дождик. Одинокий солнечный луч пробился сквозь пелену дождя и осветил каюту. Этот свет был таким мирным и радостным, каким, наверное, увидел его Ной после вселенского потопа.

Радостное чувство, столь же светлое и яркое, как этот солнечный свет, овладело Алекс. Она развязала жгуты и выскочила на палубу.

Крупные капли пронзенного солнцем дождя упали ей на ладони, и она с благодарностью подставила лицо дождю, прохладному и теплому одновременно, но, когда она опустила голову и обвела взглядом палубу, веселье ее улетучилось мгновенно. Шторм не прошел для корабля даром.

Паруса, крепко примотанные к обнаженным мачтам, превратились в лохмотья, многие мачты были надломлены, некоторые представляли собой жалкие обломки, но самое тяжелое зрелище представляла грот-мачта. Похожая на обгорелый пень, она была сломана у основания.

Один за другим матросы принимались за работу, не осмеливаясь роптать на судьбу, ибо считали себя счастливчиками уже потому, что остались живы.

Шок от увиденного вскоре прошел, и Алекс, судорожно вздохнув, в тревоге огляделась. Кусок заграждения на кормовой палубе был выломан волной.

— Майлз! — испуганно воскликнула Алекс.

Подхватив подол мешающей юбки, она полезла наверх. Марко, промокший насквозь, передал руль другому матросу. Майлза не было! В ужасе Алекс обернулась, и тут она увидела его. Стоя у леера, он смотрел вниз, прикидывая степень разрушений.

— Майлз, — прошептала она, и он оглянулся на голос.

Весь его облик излучал восторг, триумф и крайнее изнеможение. Мокрые волосы как будто приклеились к голове, мокрая рубаха, порванная в нескольких местах, прилипла к телу.

Не задумываясь над тем, хочет ли этого Майлз, Алекс бросилась к нему и повисла на шее. Ее платье тоже стало влажным, но она даже не заметила этого. Майлз был жив и здоров, и она была с ним, в его объятиях, и пусть этот миг не продлится долго, она была по-настоящему счастлива.

— Только не отпускай меня, — шептала она, стуча зубами, — не отпускай!

— Все хорошо, любовь моя, — бормотал он, целуя ее макушку, зарывшись лицом в теплый шелк ее волос и баюкая ее, словно маленького ребенка.

— Когда я увидела сломанную мачту и Марко за штурвалом, я подумала, что ты упал за борт, — выдавила Алекс.

— Рано утром Марко поднялся помочь мне. Не думаю, что мне удалось бы выстоять в одиночку.

— Смотрите, капитан! — в радостном возбуждении крикнул кто-то у него за спиной.

Майлз оглянулся, посмотрев в том направлении, куда укатился шторм.

— Смотри, Алекс! — Он повернул ее за плечи и смахнул с ее бледной щеки слезинку.

Солнце и дождь родили огромную радугу. Алекс вскрикнула при виде такой красоты. Темные клубы бури — фон радуги — были почти синего цвета. На нем радуга казалась особенно яркой, цвета — потрясающе чистыми. Еще ни разу в жизни Алекс не видела такой красивой радуги, такой крутой правильной дуги, поднимающейся из моря.

Позади себя Алекс услышала шепот Майлза:

— Загадай желание, Алекс. Радуга приносит удачу.

Майлз обнимал ее, и все казалось таким надежным и прочным. Но Алекс знала: желание ее никогда не сбудется. Даже штормовые волны не смыли призрак Диего, стоявший между Александрой и Кроссом.

И словно прочитав ее мысли, Майлз смущенно опустил руки, а через мгновение и радуга пропала, оставив небо таким же одиноким и покинутым, какими чувствовали себя Алекс и Майлз.

Александра опустила глаза. Простиравшийся перед ней остров, покрытый роскошной зеленью, слишком напоминал Тенерифе. Острой болью пронзила ее мысль о том, что этот остров — конечный пункт путешествия и разлука с Майлзом неминуема и близка, гораздо ближе, чем это казалось обоим.

Нанесенные штормом повреждения оказались настолько серьезными, что плыть в Чарлстон не