Везде людогрыз!

Отношенья людские — измарчивы; и — как зыбучий песок; то насыплется куча, то — вытечет: сквозь решето!

Отбивал чердачок каблуком; жить приходится — с татями![11] Что ж, — коли надо: для брата, Ивана; Иван, брат — беспомощен.

И в толстолобые стены раскашлялся он: до привзвизга; стой, брат, Никанор, под судьбой толстопятой, свой пост защищая и тая от потов ночных! Видно, — туберкулез вскрыт кавернами[12]; сердце застукало: ту-туту.

Топала —

— туком —

— судьба толстопятая!

Элеонора Леоновна! Вы ли?

Леоночка! Ты ли?

Перо шляпы — набок: растрепанная; весь изыск, как на палке повис; не нарядная дамочка, — выряженный шут гороховый, с личиком, точно с клеймом, раскривленным следами позора и злобы, и пересинелым, с губами, размазанными красной краской, глотавшей слезинки.

— Ты, Тирочка?

Тителев из табаковки набитой щепоть табаку урывнул, свирепейше вдавнул ее в трубочку; трубочку — в рот; и — в разрывы табачного дыма:

— Леоночка!

А из-за дыма не глазиком — глазом расплавленным-, тяжеловесным топазом:

— Ты что?

Она ручками, как не своими, а крадеными, искромсала перо снятой шляпы; и — переюркнула: на ключ; головою — в подушку: медведь темно-бурый, как мгла косолапая, лапил.

В темки заиграли: все трое!

Ночь, полная собственным словом, которого днем не услышишь, — слепцово безочье, — разорвана в клочья!

Тень, — в день обледненно смаляяся, села в щелях: косяками; уже выглавлялись беспрокие сутолочи всех предметов: из слабых объятий склоненных теней; выглавлялась постель белоснежной подушечкой; —

— личико синее — с ручкой, воздетой и выбросившей лезвие, засверкавшее над занавесочкой в сивые рыжины туч.

Лезвие разрезального ножика сверком своим прокололо подушечку смятую.

Утром выскочила разбитной и вертлявою девочкой, смехом икливым стараясь стереть впечатления.

Тителев неоткровенно борзил перебегами глазок с очков Никанора Иваныча на безответицу… даже не глаз ее; видел в себя убежавшую бель да круги сине-зеленоватого личика с ярким раздергом безглазого рта.

Никанор же Иванович, навись сев, сеял табачные встрехи, смекая, что Элеонора Леоновна —

— тайно была на свидание с барышней приведена офицером; и это — комплот против, гложет быть, мужа; и — каверз его; ей, пожалуй, довериться можно, чтобы ей —

— эдак-так, — приоткрыть!

И — так далее.

Тителев, от двоемыслия, — в дверь.

Никанор, —

— эдак, так: —

— де болезни есть разные; зоб-де растет; толстякам неудобно — и эдак, — и так, — коль утек под заборы от глаз полицейского — жизненный модум фальшивомонетчиков; — все, разумеется, тонко: намеками!.. —

— Элеонора из желтой, сквозной своей шали подбросила ручку в берет, и вертела своей папиросочкой; ткнулась со смехом икливым: в пестрятинку.

— Вы посмотрите… Узорики — в клетку: зеленое, красное… Шашечки… В каждой, как солнечный зайчик, — желток… Поле — дикое… Это — материя кресел и штор брату, вашему: в комнату!

В рот папироску, за дым облетающий и перевивчато легкий прошла, как в свой сон.

И — оттуда: в дымочек:

— Не стоит, голубчик, допытываться!

Да, слова — арабески: дымки — занавески; как чертики в форточку, в Козиев Третий взвиваются; Козиев Третий взвивается — в рок!

Все — взвилось!

Глазки, — как лезвия: блески резкие! Не доверяйтесь: предательница!

Едва сели за стол они, Тителев, бросив салфетку, откинулся; и в Никанора Иваныча глазом, как тяжеловесным топазом, — ударился —

— яростно!

— Чорт вас дери!

Взяв кепку и очень жестокую трость, его вывлек он:

— Слушайте! — трубочкой; а харахорик; ведомый в репейник, кусался словами.

— Садитесь!

Ткнул тростью в бревнину:

— Не перебивайте меня!

Усмири!

— Я не сяду, — так чч-то!.. И не стану… — хлоп, хвать: скорохватая лапа какая!

— Неспроста во мне катастрофа с Иваном Иванычем, — силой усаживал Тителев, — вызвала мысли о вас: зная ваши прекрасные, — бил по подтяжке, привздернувши бороду, — свойства, естественно, я…

Харахорик, сорвавшись, писал по колдобинам витиеватые скорописи, чтобы свойства такие отвергнуть.

И гулькали сивоголовые голуби.

— Дайте сказать… Ну-те: мог положиться на вас!

— Перебью! — сиганул Никанор, и руками в карманы всучился, — во-первых: вы с братом, Иваном, — знакомы?

Мелькнуло, как издали: «Не удержусь и все карты открою!» И — выехав левым плечом, но отъехавши правым: взапых.

— Во-вторых: вы утаивали много данных, их мне обещав: вышла ж — фига со сливками!

— Эк!.. Сколоколили!..

— В-третьих, — и палец загнув ему в бороду, — вы-то откуда узнали, чч-то… факт нападенья на брата, Ивана, еще неизвестен полиции в ряде подробностей… Вы-то кто?… Сыщик?… В-четвертых, —