преумножая богатство Нихон. Однако этого было недостаточно. При нынешнем положении дел мимо него проходили все назначения храмов и монастырей, включая и Совет Сого, который надо было любым способом дискредитировать и уничтожить. Поэтому-то и выбрали монаха из богом забытого монастыря, который находился на краю света, до которого надо было плыть или лететь подобно чайке. Тем самым выполнялось условие: монах не должен быть посвященным в интриги столицы. Этим регент Ходзё Дога хотел обезопасить себя в случае каких-либо обвинений в заговоре против императора. Таких экспедиций в разные части Мира было разослано несколько. Три из пяти не вернулись вообще. Из оставшихся двух пришли по одному человеку. Совет Сого во главе с императором пребывал в панике.

Планировалось несколько вариантов развития событий. 'Если они погибнут, мы обвиним в этом Совет Сого и косвенно императора в неуважении к Будде и отодвинем его от управления Советом', – рассуждал регент Ходзё Дога. По другому варианту, в Лхасе Акинобу подсунут не то, за чем он пошел в Тибет, а христианскую литературу, что тоже являлось бы формальным поводом к разгону Совета Сого за преклонение перед западными варварами. Ничего этого Акинобу, конечно, не знал, но благодаря ловкости и везению они избежали всех ловушек судьбы и волей же этой судьбы попали в столицу Мира – Нихон, но уже не в качестве друзей регента Ходзё Дога, а в качестве почти что его врагов. Но вначале Акинобу только подозревал Ато Такаяма в стремлении погубить их всех одним махом и очень-очень желал во всем разобраться самостоятельно. Поэтому, когда в один из вечеров он, словно дух, возник перед Ато Такаяма, тот первые несколько кокой не мог вымолвить и слова. Впрочем, вначале он не узнал Акинобу, а подумал, что в покои пробрался нищий, и прежде чем Акинобу его придавил, схватив за кадык, успел крикнуть:

– Стража!

Но когда оба стражника, одетые с головы до ног в кожаные доспехи, упали, обливаясь кровью, и захрипели у его ног, он, кашляя и, как рыба, хватая ртом воздух, опустился на футон:

– К-ха-а-а…

– Еще раз пикнешь, тикусёмо, я тебя убью! – предупредил Акинобу.

Они прислушались. Однако в крыле храма Каварабуки, где находились покои Ато Такаяма, было тихо, как в могиле. Только где-то в городе от скуки лаяли собаки. Акинобу прислушался с тем, чтобы знать, всех ли слуг и стражников он заставил навеки замолчать, а Ато Такаяма – с надеждой, что кто-нибудь в конце концов прибежит на помощь.

– Я… я… – с трудом произнес Ато Такаяма, – не знал, что это ты.

В этот момент он пожалел, что вытащил из безвестности этого монаха с колючими, страшными глазами. Его предупреждали, что Акинобу никогда не отступался от цели и никогда не проигрывал. Но никто другой на такой тяжелый труд, как путешествие в Тибет, не согласился бы. Какой я дурак, какой я дурак, подумал Ато Такаяма, что не послушал умных людей. Надо было быть осторожней.

– Ты не рад, что я вернулся? – с коварной улыбкой спросил Акинобу.

Ато Такаяма отходил ко сну. Он только что отослал юного монаха, который делал ему массаж, и чувствовал себя размягченным, как кусок воска под солнцем. У юного Ита были ласковые руки евнуха. А Ато Такаяма знал толк в массаже.

– Как же… как же… – выдавил из себя Ато Такаяма, запахивая на сухой впалой груди шелковое ночное кимоно.

Лицо его отражало крайнюю степень ужаса. Ато Такаяма и думать о них забыл. Ведь никто не должен был вернуться из путешествия длиной в два года. Мало того, содзу Ато Такаяма сделал все, чтобы именно так и произошло. Для этого он держал при себе всех пятерых в течение целой луны: поил, кормил и ублажал, как мог, пока его заместитель – содзё Миядзу – не добыл с великими трудностями гэндо – тень великого Амида, но без добра, замешанную исключительно на одной злобе. Тень великого Амида хранилась далеко в горах, в подземных лабиринтах, где в свое время пряталась Богиня солнца Аматэрасу. Охраняли гэндо Амида семь великанов, которых можно было ублажить только хорошим сакэ. Вся трудность заключалась в том, что этого сакэ нужно было в немереном количестве. Поэтому-то содзё и был вынужден метаться из деревни в деревню и варить сакэ в огромных чанах, а потом везти их на волах в горы. Когда великаны уснули, он украл гэндо Амида, чем вызвал великое и долгое землетрясение на юге Нихон.

Гэндо Амида было самым верным средством, чтобы тихо и незаметно извести не один десяток людей. Ее обладатель и люди, которые находились рядом с ним, были обречены на беспрестанные неудачи и в конечном итоге на гибель.

– А мне, кажется, не рад?

– Нет, что ты! – горячо заверил его Ато Такаяма. – Я ждал тебя всю жизнь! – и невольно покосился на затихших банси, с которыми Акинобу расправился с помощью всего-навсего одной-единственной флейты.

Конечно, Ато Такаяма не знал о том, что у флейты был маленький стальной язычок. А даже если бы и знал – как можно убить двух банси, закованных с головы до ног в доспехи? Это мог сделать разве что большой мастер, который умел не только мгновенно находить брешь в защите противника, но и владеть техникой оса. Впрочем, если бы Ато Такаяма в полной мере представлял, какими техниками единоборства владеет Акинобу, он бы еще два года назад избавился бы от него под любым предлогом. Одно дайкуку чего стоило. Ничего этого содзу даже не предполагал. Он был создан для того, чтобы вершить подлости, и именно в таком качестве нужен был регенту Ходзё Дога.

Начать надо с того, что Ато Такаяма не был похож на японца. Он был бел от рождения: белые волосы, белые ресницы, белая, как у борова, щетина, даже кожа – подобна сметане. А еще он был тщедушен, слаб, лжив и хитер, как сто лис вместе взятых, труслив, как заяц, и мстителен, как самый последний дух. Еще при рождении его хотели бросить в болото, разглядев в нем ненормальное существо. Но настоятель монастыря, что находился невдалеке от деревни, на свою беду проезжал мимо и остановил крестьян. Он забрал мальчишку, выходил его, а ровно через пятнадцать лет был найден с перерезанным горлом. Многолетние потуги настоятеля переломить низкую и коварную природу Кёкай, приводили только к тому, что Кёкай озлобился и научился быть изворотливым и осторожным. Его мозг работал исключительно на ее величество подлость. В деревне шептались, что убийство – это дело рук Кёкай, который пропал вместе с храмовой утварью. Больше его никто не видел. А еще сплетничали, что только демон мог поднять руку на своего учителя, поэтому страшно боялись и не дали делу хода. Начальству же сообщили, что настоятель умер естественной смертью. Да и мало ли покойников валялось по лесам и болотам окрестностей. В тот год смерть косила людей, как в годы черного мора, и об этой истории постарались побыстрее забыть, дабы не накликать беды.

Кёкай прибился к торговому каравану и дошел до столицы Нихон, где долгое время попрошайничал, пока не попал в храм Дзёдодзи, в котором готовили монахов для Нефритового дворца. Прежде всего, из них тайно делали дацуко. С этой обязанностью Кёкай справлялся блестяще. Оказывается, он обладал очень острым и тонким слухом. Попади он, например, в театр Кабуки, он бы стал знаменитым актером. И сопровождал бы движение 'оц' характерным речитативом, в конце которого следовало гортанное пощелкивание языком. Но он попал в школу ниндзюцу и стал шпионом, сделав блистательную карьеру – от нищего до содзу Совета Сого. Его слух в сочетании с природным вероломством дали уникальный результат – не было изворотливей и пронырливей дацуко. Сколько трупов числилось за ним, никто не знал. Даже он научился их забывать, поэтому совесть его совершенно не мучила. Наконец наступил день, когда его тайно и явно стали бояться, тогда он почувствовал себя настоящим человеком.

Итак, белобрысый Ато Такаяма, в прошлом Кёкай, сидел на постели и дрожал, как сухой стручок гороха на ветру. В голове у него была пустота, и он не мог представить, что сказать Акинобу. А самое главное, он ничего не слышал – покои были словно мертвы, словно по ним, как ветер, прошлось вражеское войско.

– Ты ведь не убьешь меня? – только и мог выдавить он, поняв, что никто не придет на помощь и что надо выпутываться самостоятельно.

Можно было выхватить танто, которым Ато Такаяма владел виртуозно и с