На подходе к стене стали попадаться приметы боя: гильзы, обгорелая трава и деревья, использованные трубы от «мух» и даже от «корнета» – оружия более чем серьезного. Первый труп они увидели, как только дорога вильнула вниз, к озеру. Он лежал головой в сторону стены. Вернее, голова у человека отсутствовала, а все вокруг было залито кровью. Человек попал в засаду, с него сняли разгрузку и забрали автомат. С других убитых уже ничего не забирали, из чего Бараско сделал вывод, что бой принял ожесточенный характер. А потом они вообще увидели то, что предпочли бы не видеть: мертвого спецназовца, и тоже без головы, упакованного по всем правилам, даже с автоматом «вал», который никто не подобрал.
– Это значит, – сказал Бараско, – что спецслужбы пронюхали о «шаре желаний» и нам мало что светит.
– А автомат-то дрянцо, поэтому и не взяли, – со знанием дела заметил Березин.
– Почему? – спросил Костя.
– Предназначен для специальных операций. Для реального боя не годится. Патроны для него дефицитные, затвор лязгает, как грузовик на колдобинах, и дальность стрельбы маленькая, хотя пуля тяжелая и убоистая.
Тогда Костя сказал фразу, на которую никто не обратил внимания:
– Не зря они без голов…
Бараско двигался на правом фланге. Он полагал, что правшам несподручно стрелять влево, а значит, есть шанс уцелеть даже после первого выстрела. Эта спасало его не раз. Плохо, что Костя неопытен, а Березин и Гайдабуров не служили ни в спецназе, ни в пехоте. Хорошо хоть одно то, что никто из них не лезет куда не надо. Оробели, что ли? Приходилось всю работу выполнять за них. А это не дело, когда командир находится впереди группы. Он мог их бросить и уйти один. У него все чаще возникало такое желание. Но вряд ли это было бы честно. Что-то его удерживало. Возможно, «анцитаур» по старой памяти через Костю предупреждал не спешить. А возможно, Бараско чувствовал, что здесь что-то не так, как надо. И на этот раз все было сделано правильно, и не потому что так хотел Бараско, а потому что повезло. Сильно повезло. Впрочем, черному сталкеру всегда везло, хотя он сам себя так никогда не называл.
Они уже дошли до середины долины, которая постепенно сменилась ущельем. Миновали шлагбаум и будку, разбитую вдребезги. За будкой были наспех вырыты окопы. Валялись трубы от использованных «мух» и брошенный ПКМ с пустыми магазинами. Бинты со следами крови. Фляжка. А Бараско все никак не мог понять, что же находится в горловине, перед самой стеной, потому что все бункеры, ДОТы были словно то ли в дымке, то ли в паутине. Не удавалось ничего разглядеть ни в бинокль, ни через оптический прицел «американца». Это «оно» не излучало тепла и не двигалось. «Оно» просто затаилось. Нет, не затаилось, понял Бараско, «оно» здесь жило, было частью местности, на время отлучилось, а потом вернулось и застало людей. Бараско будто разговаривал с ним. «Нет, „оно“ не охотилось, может быть, дремало, а тут приперлись мы и нарушили его одиночество». Стоп! Он вдруг понял, что с ним общаются. Ненавязчиво, но уверенно. Не на языке, а на уровне чувств «Великой Тени».
– Костя! – позвал он, и сам удивился: зачем он ему?
Костя, который давно сообразил, что они во что-то вляпались, скромно держался в арьергарде, к мертвецам не подходил и вообще, смотрел больше под ноги, но и не забывал склоны горы и горловину ущелья, которую он боялся. Боль в левой руке дергала так сильно, что Костя порой терял ощущение реальности. Даже спирт помогал лишь короткие пять-десять минут.
Он тут же, придерживая руку, которая дергала не хуже зубной боли, пересек дорогу и подбежал к Бараско.
– Слушай, – попытался объяснить ему Бараско так, чтобы это не выглядело бредом сумасшедшего. – Мне показалось, что кто-то назвал твое имя…
– Конечно, – сказал Костя, вперившись взглядом в дорогу, которая терялась между кустами и какими-то укреплениями. – Я знаю…
– Что ты знаешь?
– Не знаю, но я знаю… – Костя с трудом оторвал взгляд от горловины ущелья, словно она его завораживала. – Как тебе объяснить… Это такое чувство, словно ты разговариваешь сам с собой.
– Точно! – подтвердил Бараско. – Со мной то же самое. А я думал, что схожу с ума.
– А у тебя нет такого ощущения, что ты завел подружку?
– Скорее, друга, – сказал Бараско.
– Я имею в виду «Великую Тень».
– «Великую Тень»?! – сильно удивился Бараско. – Ты что, спятил?
Костя поморщился: рука болела так, что порой он терял нить разговора.
– Если бы, – сказал Костя. – Я ее один раз видел.
– Видел? – изумлению Бараско не было предела.
«Вот почему я его выбрал, – понял он. – Он не просто везунчик, он избранный».
Конечно, Бараско знал, что такое «Великая Тень». Это был ночной хищник, поэтому ночью сталкеры старались не ходить. Но почему «Тень» появилась здесь, в Дыре, где, по идее, не должна была появляться? Одним она отрывала голову, других изымала из этого пространства, и они никогда не возвращались, некоторых сводила с ума и становились животными, но Бараско не знал никого, с кем бы она снизошла до разговора.
– Привет… – вдруг заговорил Костя отрешенно, обращаясь к тому, что он считал «Великой Тенью». – Ты помнишь меня там, на мосту?
В ответ ветер прошуршал в кустах, и у Бараско кожа покрылась мурашками. «Не зря, не зря я подарил ему „анцитаур“, – понял он, забыв, что „анцитаур“ сам выбрал Костю. – Очень удачное вложение капитала».
– Нам нужно попасть в Сердце Дыры. Ты нам поможешь? – спросил Костя и оглянулся на Бараско за поддержкой.
Бараско закивал:
– Да, да, да!
– Мы не сделаем ничего плохого, мы только посмотрим и уйдем.
Костя еще хотел добавить, что ему надо вылечиться, но постеснялся попросить об этом, потому что это уже выглядело бы нескромно, как личная просьба, а личных просьб никто не любит, даже на «Рен- тиви».
Бараско поразило, что Костя умеет уговаривать ловушки. Ни у кого из сталкеров нет этого дара, и дело даже не в «анцитауре». Дело в самом Косте. Он прирожденный черный сталкер. «Кому-то же должно подфартить в этом мире, – с завистью думал Бараско, – а „анцитаур“ всего лишь помогает».
Наступила тишина. Казалось, «Великая Тень» думает.
Потом раздался угрожающий шорох, словно миллионы тонн песка пришли в движение. На этот раз Костю не ударило в грудь, только ласково погладило ветерком по щеке.
Бараско не мог шевельнуться, словно аршин проглотил: по дороге в голубом сиянии двигалась женщина. Очень красивая женщина. Небесная женщина. Бараско в жизни таких не видел. Она была выше его ростом, хотя Бараско считал себя высоким мужчиной. К тому же у нее были такие длинные и густые волосы темно-медного цвета, которых у земных женщин не бывает. Глаза! Глаза, темные, как вишни, были настолько пронзительными, что заглядывали в самую глубь души. От этого взгляда Бараско захотелось упасть и свернуться в клубочек.
– Проходите, – сказала она Косте. – Я не буду вам мешать.
– Я хочу излечиться… – выдавил Костя, не смея прямо смотреть ей в глаза.
– Считай, что уже излечился, – мимоходом ответила она, сделала три шага и растаяла в воздухе.
Бараско лежал без сознания. Без сознания лежали и Гайдабуров с Березиным.
Косте сделалось тоскливо, словно он потерял любовь. Он все время проверял в себе это чувство. А теперь оно сделалось таким огромным, как солнце, что он не мог соизмерить его с чем-либо в самом себе.
Жора сказал:
– Шли себе мирно, шли… А теперь?!
– Разговорчики! – подтянул Калита дисциплину.
Жора замолчал и воинственно шмыгнул носом.
