опять открывался полный простор! Главный силосовалыцик страны Яковлев не терял времени, подобно Менжинскому и Ягоде трудился в поте лица. В начале мая в письме для ЦК комсомола он вопрошал: «Нельзя ли миллион силосных ям и траншей сделать вашим боевым лозунгом? Нельзя ли дело поставить так, чтобы вы организовали специальный учет хода организации ям и траншей по линии комсомола, и только по линии комсомола, с тем, чтобы вы взяли на себя ответственность за выполнение этого плана?»

В конце письма народный комиссар земледелия еще раз говорит о миллионе силосных ям и траншей. Но большевистское «силосование» полным ходом шло еще по снегу, задолго до зеленой летней травы. Тысячи ям и траншей были уже вырыты и заполнены телами безвинных страдальцев без «церковного пенья, без ладана, без всего, чем могила крепка». Что касается главного богоборца Емельяна Ярославского, то статья Сталина вообще его не коснулась. По всей России колокола летели на землю и раскалывались, самих звонарей без передыху ставили к стенке. С православных иерархов срывали панагии, душили, топили, морозили среди сибирских и беломорских снегов.

Тринадцатого июля, в воскресение, в день двенадцати христианских апостолов, большевистский синклит, называемый пленумом, выбрал своих апостолов, но не двенадцать, а десять. Не было никакой странности в том, что в эту десятку Сталин включил Николая Ивановича Рыкова (Бухарина и Томского он оставил в списке Центрального комитета.) От безвольного и пьющего впридачу, честного и, не в пример Калинину, не хитрого Рыкова толку было не много, опасности и того меньше. Ворошилов в глазах Сталина был дурак, зато надежный и голосовал каждый раз как надо. Рудзутак с Коссиором — тщеславные бюрократы. Скрябин, по всей вероятности, по-прежнему верен. Оставались непредсказуемыми лишь Киров и Куйбышев. Но разве нельзя нейтрализовать их с помощью кандидатов в Политбюро?

Впрочем, на Политбюро Сталин по-прежнему надеялся меньше всего. Куда нужнее сейчас Оргбюро и секретариат. Каганович, олицетворяющий самую мощную, самую могучую силу в партии, состоял одновременно в секретариате и в Оргбюро, но Скрябин и Сашка Постышев тоже выбраны в два эти органа… Будучи председателем контрольной комиссии успокоится ли ортодоксальный Орджоникидзе?

Сталин нехотя утвердил список президиума контрольной комиссии, куда вошли Акулов, Беленький, Гольцман, Гуревич, Енукидзе, Затонский, Землячка, Ильин, Михаил Каганович, Короткое, Кривое, Назаретян, Осьмов, Павлуновский, Петере, Покровский, Розенгольц, Райзенман, Сольц, Струппе, Трилиссер, Шкирятов, Янсон и Ярославский. Но для чего была нужна еще и партколлегия ЦКК с этим Бризе и с этой дурой Землячкой? Да еще и представители контрольной комиссии в Политбюро и в Оргбюро. Сталин и на это ничего не стал возражать. Ни усатому ленинцу Орджоникидзе, ни пламенному сионисту Лазарю. «Кто кого будет контролировать, еще посмотрим», — подумал он, когда в белом кителе и белых штанах уходил с Пленума контрольной комиссии.

Борьба продолжалась не на жизнь, а на смерть. Третий Интернационал, зараженный масонской чумой, разумеется, не оставит в покое ни Москву, ни Иосифа Сталина. Разумеется, Каганович ведет двойную игру, и он, Сталин, безусловно, вынужден считаться с евреями. Задача стояла лишь в том, чтобы любыми средствами, любыми способами поставить эту силу на службу себе… Как это сделать?

Никто не умел делать это с таким блеском, как Ильич, лежащий теперь в мавзолее выпотрошенный и с пустым черепом.

Так, или примерно так, думал Сталин, когда прошли пленумы и делегаты, загрузив чемоданы московскими покупками, разъезжались во все стороны от столицы.

Секретарь Северного Крайкома Бергавинов покинул Москву в плохом настроении. Он гасил в себе горечь обиды. Наркомпрос Бубнов, когда приезжал на Север, заверил его в том, что на предстоящем съезде Бергавинов станет членом ЦК. Однако опять не избрали. Бухарин с Томским остались в ЦК. Они, что ли, обеспечат страну золотыми рублями? Сидя в пределах Бульварного кольца, легко писать циркуляры о лесозаготовках. И многие тысячи раскулаченных, выселенных с юга семейств тоже висят на шее не кого- нибудь, а Бергавинова. Ему было известно, что перед самым голосованием Сталин и Молотов почему-то вычеркнули его из списка…

Бергавинов не знал истинной подоплеки случившегося.

Двадцать седьмого мая Центральное плановое управление Нарком-пути утвердило эскизный проект инженера Иогансона по строительству грандиозного Камско-Печорского канала. Стоимость одной только первой очереди определили в 75 миллионов рублей. «Управлению строительством канала поручено форсировать проектные работы по соединению северного порта Индиго с Камо-Печорской водной системой, — писала „Правда Севера“. — В 30–31 году на работы по сооружению канала предполагается затратить пятнадцать миллионов рублей». В разговоре со Шмидтом Бергавинов заметил однажды, что, прежде чем строить такие каналы и электростанции, надо сначала за счет лесоэкспорта заработать валюту и купить зарубежную технику. (Ту же мысль высказывали Бергавинову и в Северо-Западном пароходстве, где заправлял Иван Михайлович Шумилов, бывший когда-то секретарем Вологодского Губкома.) Конечно, Бергавинов тоже любил размах в строительстве. Но какой там к черту сейчас канал, если не можем построить причалы и лесозаводы! А тут еще и ОГПУ со своими запретами в использовании на строительстве высланных куркулей…

Кому-то в Москве очень не нравилось упрямство архангелогородского секретаря, уже готовилась переброска Бергавинова на Дальний Восток. Но секретарь ничего не знал об этих подспудных происках, его натура не допускала существования коварства. Если б он был похитрее, он сразу бы заметил, что и Шумилова во вновь избранной Центральной контрольной комиссии тоже не было. Правда, Шумилов еще до Камского канала был обвинен в правом уклоне…

Бергавинов вместе с Шацким спали в мягком вагоне, когда немногочисленная вологодская делегация сошла с поезда.