— Раз сказывают, значит, незадаром.

— Ну, так и я про то. Подучи меня этой хирости. А? Страсть как нужно! Братья рассмеялись. Один Иваш насупился.

— Ну, ладно! Дорогу знаешь отсюда, вот и давай! Давай, давай, ступай.

— Так, что, не научишь?

— Ступай, тебе говорят!

— Экий вы народ. Цену себе держите. А что, как побьют кого из вас? Вот хоть и завтра на судище?

— Такой еще не родился, чтоб с братьями Жихарями сладить смог!

— Да?.. Ну, гляди, не сробей завтра.

Парень ушел, а у мужиков вечеря что-то не заладилась.

— Эй, Ромаш! Кто завтра противу тебя стоит? — бросил старший одному из братьев.

— Нитян, бортник. Тот, что в прошлом годе с кобылы свалился перед всем народом. Ну, помнишь?

— А у него, у этого Нитяна, нет «руки»?

— Откуда? У него и денег-то не хватат. Да и кто станет против нас?

— Верно… Но все-таки, что-то здесь не так. Я завтра шапку брошу!

Братья переглянулись.

— Да ты что, Иваш, какую-то брехню на сердце взял?

— Все! — рявкнул старший и ударил пятерней по столу. Юноша, между тем, обойдя весь город, отыскал дом бортника. Нитян сидел на лавке и, оцепенев, смотрел в никуда.

— Здорово, хозяин!

Он вздрогнул, обнаружив рядом постороннее присутствие, и принялся разглядывать своего незванного гостя.

— Слышал я, что тебе завтра поля просить на судище.

— Ну и что с того?

— А то, что сутяжник твой сильную «руку» взял. Слыхал про Жихарей?

— Как не слыхивать!

— Ну и что ты думаешь?

— Да кто ты такой? Что тебе за дело?

— Побьют ведь.

— Ну, побьют, так и то не про тебя!

— А если про меня. Если я твою шапку брошу?

—Ты?!

Видно было Нитян разбирал, то ли ему рассмеяться в лицо молодого дурачка, то ли разозлиться на издевку и вышвырнуть того прочь со двора.

Юноша, однако, и не думал посмешничать.

— Да, ты испытай меня наперед.

— Эх, малец, какое уж тут испытание. Ступай себе.

— Что-то меня сегодня все гонят взашей.

Видя, что разговор окончен, юноша, между тем, уходить не спешил. Он подошел к тяжелой дубовой кадке, потоптался возле и вдруг обхватил ее руками. Глаза его налились кровью. Кадка захрустела и лопнула, рассыпавшись в руках молодого задиры.

Утром, на судище волновался народ. Людей тревожили слухи. Кто-то раздразнил горожан тем, что Жихари вообще отказались кидать шапку Нитяну. Когда Иваш в окружении братьев появился на поле, многие успокоились. Долго шла тяжба. Вечевой испытывал одного и другого, не веря при этом ни тому, ни этому. Дело стало. Наконец, по правде обычая затянувший тяжбу должен был просить поля. Он вывел вместо себя Иваша, и теперь в дело вступали кулаки. Народ премного удивился, когда и ответчик вывел своего бойца. Кто-то попытался засмеяться, но смех не пошел. Слишком разительно это отличалось от допустимого правдоподобия. Зашумели Жихари:

— Это не боец вовсе. Его нужно испытать! Здесь нет равного боя…

— Конечно, нет, — загудела опомнившаяся толпа. — Испытать! Иваш даже крякнул от удовольствия. Уж кто-кто, а он-то знал, кому всегда отслуживали эти испытания. И тут он робеть не стал. Иваш вытащил из-за пазухи подкову, показал ее всем и легко сложил пополам. Потом отогнул в стороны и вовсе сломал. Народ одобрительно закивал. Теперь уже Нитянину молодцу некуда было деваться.

— Ладно, — заговорил юноша, — спытай меня как желаешь.

— Ударом его спытай! — закричали в толпе. — Возьмет, али как? И уж это не могло не позабавить народ. Как тут только ни прошлись языки по молодому забияке: и хилен, и неказист, и ноженками тощеват.

Юноша, однако, вышел вперед.

— Давай, бей; удержу!

— Ой-ли?!

— Гляди только не промахнись.

— Это я-то промахнусь?! — Глаза Иваша налились сталью. Он подшагнул вперед, чуть подав плечо и… удар прошел впритирку к груди. Толпа ахнула. Иваш напрягся и вмиг отвел такой рывкач, что перегнал бы летящую стрелу. Боец не совладал с собственным порывом и его затянуло вперед, за рукой. Противник стоял прямо под ударом, но кулак Иваша его даже не коснулся.

— Ну, что же ты, люди смотрят? — шутейно заметил молодец. Иваш уже понимал, что здесь подмешано какое-то тайнодейство. Само по себе такое быть не могло. Он осмотрелся по сторонам и двинулся в третий раз, но тут прямо против него оказался оскал волчьей пасти. Иваш оторопел. Он так и стоял, задрав руку и сжимая кулак. Но стоял недолго. Юноша ударил его резко и зацеписто. Маленький кулачок словно пронзил грудь Иваша, перехватив ему дышло. И тут боец вдруг понял, что при всей ясности ума он не может совладать со своим телом, которое, совсем потеряв крепь, стало всей тяжестью сползать вниз. Все! Иваш рухнул на траву ничком, подобрав под себя руки. Народ молчал. Никто не поверил. Даже вечевой судья. Он просто забыл, зачем все собрались здесь и что теперь следует делать.

Ходчий поднял голову. Все это ему приснилось. Теперь он явствовал в себе самом и был немало удивлен случившейся с ним переменой. Почему-то ныла рука. Нет, не рука, кулак. Тот самый кулак, которым он.., конечно же, не он, а герой его сна сразил своего противника. Однако кулачок прихватило все-таки у него самого.

Весеннее солнце рассыпало вокруг свою шедрую позолоту. Рядом не было никого, только приблудший ветерок, разоряя осыпь остывшего костра. Волки шли на ветер. Впереди, как и положено в стае, держались молодые, сильные самцы. Они высоко несли головы и прижимали свои уши только тогда, когда поворачивали морды к вожаку. Старые забияки плелись сзади. Шкуру каждого из них не раз рвали клыки врагов, о чем говорили незаросшие шерстью рубцы. Старые дружинники держались неосанисто, и шли они не пританцовывая, как это делала горячая молодь. Но стоило кому-нибудь из молодых, забывшись приблизиться к ним, как от гордяцкой самоуверенности неосторожного сородича не оставалось и следа. Молодость всегда сама за себя, а волчья старость — одна за всех.

Где-то впереди недобрым следом тронуло воздух. Молодые остановились, ища носами повод для тревоги, но вожак одернул их голосом, еще раз показав, чей нюх острее и вернее опознание происходящего. Стая снова пошла вперед. Вожак иногда завидовал молодым. Да. Ибо они могли не скрывать своих задиристых игрищ. Они могли позволить себе казаться сильными. Казаться. Никто из молоди толком еще не знал, что такое настоящая сила. В чем она. Были вожди, которые брали только клыками и натиском, но они держались недолго, поскольку стая всегда знала, что во всех драках они дерутся не только против чужой силы, но и против своей слабости, своего страха и отчаяния. Потому эти бои были особо злыми, но ничего не решающими. Стая признавала превосходство. Признавала, но не верила ему. И находились те, кто тоже мог очертенеть яростью и драться с князем и победить, не захлебнувшись его кровью. Что менялось? Ничего, разве что еще одна драная шкура отходила земле. А он? Он знал, чем дышит сила.

Это было тогда, когда стая распалась и семьи ушли кто куда. Он брел по тропе, как и подобало хозяину. Другие пробирались чащей, избегая ненужных встреч и открытых столкновений. Но он шел по тропе. Сырой лес также, как и сейчас, пах весной. Лапы прилипали к раскисшему глинозему. Там, впереди, начиналсь