Когда на следующий день пополудни Вайли, опоздав на несколько часов, заявился к Ниери снова, то обнаружил, что волосы Ниери сделались белы как снег, однако чувствовал он себя значительно лучше.

– Знаешь, когда вы уходили, – рассказал Ниери, – меня охватило странное чувство… мне показалось, что я вот-вот умру…

– Глядя на тебя, вполне можно сказать, что ты уже вступил в период активного умирания, – успокоил его Вайли. – Ты стал вполне похож на древнего члена Королевского Научного Общества.

– А вот теперь мне кажется, что если я выйду, пройдусь, потолкаюсь среди всего этого сброда, что заполняет улицы, мне полегчает, – высказал осторожное предположение Ниери.

– Ну что ж, отлично, идем пройдемся. И не забудь взять с собой свою чековую книжку.

Пройдя несколько кварталов, Вайли спросил:

– Ну а сейчас как ты себя чувствуешь?

– Благодаря тебе – пробормотал Ниери, – жизнь уже не кажется мне такой уж ценной…

А в это время Кунихэн обрушивала на своего индуса поток гневных слов. Он стоял перед ней явно в состоянии глубокого уныния – он даже по-детски прижимал ручки к глазкам. Увидев сквозь растопыренные пальцы приближающихся Ниери и Вайли, индус бурно замахал руками, сделал жест, который словно обрекал весь мир на уничтожение, и вскочил в притормозившее у бровки такси. При этом он пребывал в полной уверенности, что не его безумная жестикуляция, а нечто совсем иное остановило такси прямо напротив него; он даже, наверное, считал, что эта машина ездит по неподвластному разумению маршруту, делая остановки и подбирая пассажиров, желающих уехать в вечность.

– Бедняга! – воскликнула Кунихэн с притворным сочувствием. – И куда это он так, в такой спешке сорвался?

– Ну, как мы себя чувствовали сегодня утречком? – с сальной улыбочкой полюбопытствовал Ниери. – Притомились, небось?

Кунихэн жеманно и глуповато улыбнулась.

И затем они все втроем отправились на Пивоваренную улицу, туда, где, как им доложили, жил Мерфи. Некоторое время все сидели в машине молча, словно воды в рот набрали. Наконец Вайли рискнул нарушить это молчание:

– Знаете, как по мне, нет ничего лучше гробовой тишины. Я страшно боялся, что сегодня, как только мы все снова соберемся, то опять продолжим ту кошмарную беседу, которую вели вчера.

Госпожа Кэрридж, привлеченная необычным шумом, подлетела к окну. Никогда еще такси не останавливались у дверей ее дома, если не считать того случая, когда одна машина подрулила туда по ошибке. Да, простите, был еще один случай, когда такси подкатило, остановилось напротив двери дома и тут же укатило. Шутники, видать, были какие-нибудь, а может быть, и хулиганы, издеватели. Кэрридж осторожно выбралась на порог парадной двери своего дома, держа в одной руке Библию, а в другой кочергу.

– В вашем доме случайно не проживает некий господин Мерфи? – осведомился Вайли.

– Знаете, мы приехали издалека, из самого Корка, – соврал для пущей важности Ниери, – мы отложили массу важных дел и все для того, чтобы приватно побеседовать с господином Мерфи.

– Мы его, так сказать, некоторым образом, вроде как ближайшие друзья, – решила сообщить Кунихэн госпоже Кэрридж, кто они такие, причем почему-то заговорила языком и говором нижних классов, – и новости у нас для него очинно хорошие, да, да!

– Господин Мерфи, о этот господин Мерфи, – понес свою обычную ахинею Вайли, – такой был парень, а теперь развалюха развалюхой.

– Господина Мерфи нет дома, он уехал по делам, – уведомила прибывшую компанию Кэрридж.

Услышав это сообщение, Вайли нервно засунул себе в рот платок.

– Если вы не будете смотреть на него слишком пристально, вы увидите, как он достанет этот платочек из своего ушка, – любезно поведал всем Ниери.

– Ну, тогда… – Кэрридж была явно потрясена, – ну, собственно, мы ожидаем его прибытия с часу на час.

– Ну вот видите, а я вам что говорила? – вскричала Кунихэн. – Трудится он, бедняга, в поте лица своего где-нибудь в бедных кварталах Восточного Лондона, и все для чего? Для того, чтобы я могла наслаждаться той умеренной роскошью, к которой я так привыкла!

Вайли воспользовался некоторым замешательством, воспоследовавшим за этими словами – Ниери и Кэрридж не знали, куда девать глаза, а Кунихэн закрыла глаза словно в каком-то экстазе, – и проделав маленький фокус, вытащил платок из носа, вытер глаза и засунул его в тот карман, откуда он ранее был вынут.

– Но если вы хотели бы все-таки зайти и подождать, то пожалуйста, заходите, – воскликнула, словно бы опомнившись, Кэрридж и вежливо отступила в сторону, освобождая дверной проем. – Я уверена, что госпожа Мерфи вас примет, да, у меня в этом никаких сомнений нет.

Кунихэн мысленно поздравила себя с тем, что она так вовремя закрыла глаза; с закрытыми глазами, говорила она себе мысленно, трудно ошибиться слишком уж сильно… если, конечно, не находишься в полном одиночестве… тогда, по крайней мере, не требуется… моргать так часто…

– Ну, если вы так уверены, значит, вы, конечно же, действительно уверены, – прочирикал Вайли.

Случилось так, что как раз в тот момент они – все трое и одновременно – ощутили повеявший на них тяжкий дух Кэрридж, но будучи людьми благовоспитанными, конечно же, виду не подали и воздержались от каких-либо замечаний на этот счет. Они может быть, развернулись бы и поспешно ушли, но было уже поздно: дверь за ними закрылась.

Так уж бывает – все идет вкривь да вкось, а потом так или иначе все успешно сходится к одному.

Кэрридж завела всех троих в ту большую комнату, в которой некоторое время проживали Силия и Мерфи; ах, сколь много раз они временно расставались, когда Мерфи уходил на «поиски работы», и воссоединялись, когда он возвращался… Кэрридж явно переполняла гордость за свой дом. К тому же уборщица отлично сделала свое дело, пожалуй, она никогда раньше не проявляла такой тщательности в уборке. Лимонный цвет стен своим жалобным, скулящим оттенком вызывал в памяти лимонно-желтые цвета полотен Вермеера.[204] Все блестело чистотой, и даже Кэрридж, усевшаяся в одно из бальзаковских кресел, испытала некоторое сожаление от того, что она мутным пятном отражалась в линолеуме, начищенном до блеска. Подобным же образом шикарные проститутки, сделавшие пластические операции, прогуливающиеся перед Нарциссом Клода на Трафальгарской Площади, дыханием пишут свои проклятия на стекле.

Ниери вдруг, совершенно неожиданно, воскликнул:

– Ну что ж, в общем ничего, бывает и хуже.

Кэрридж была явно шокирована этими словами, и ее шокированность вполне можно понять: она никогда не бывала к западу от острова Мэн.

– Надеюсь, – с некоторым смущением проговорила Кэрридж, – что вам, с позволения сказать, нравится у меня и вы, осмелюсь сказать… я сдаю эту комнату, и вы могли бы ее снять…

– Вполне взвешенное рассуждение о возможности, открывающейся в будущей жизни, – задумчиво проговорил Вайли, – суждение человека, который не может представить себе ничего худшего, чем жизнь в настоящем… Вряд ли такую личность можно назвать артистической, а?

– Мы сестры, наша фамилия Энгельс, – прощебетала Кунихэн, – мы приехали к вам и будем у вас жить.

Кэрридж вскочила со своего кресла и вышла из комнаты.

– Внимайте, слушайте! – вскричал Вайли, поднимая руку и показывая пальцем в потолок.

Явственно слышались тихие размеренные шаги – наверху кто-то степенно расхаживал из угла в угол.

– Наверняка это супруга Мерфи, – высказал предположение Вайли, – постоянно в движении, не знает покоя, мучима длительным отсутствием своего молодого, честолюбивого, трудолюбивого, энергичного, инициативного супруга.

Шаги замерли.

– А вот теперь она остановилась у окна и высовывается из него, – Вайли, задрав голову, продолжал