и весьма немалыми – приватными денежными средствами.
Обратите внимание на то, что среди всех перечисленных причин, по которым Силия и все прочие нуждались в Мерфи, лишь любовь гордо светит, как яркая свеча, и не коптит чадом. И не просто потому, что то была Любовь с большой буквы, а потому, что средств для достижения желаемого конечного результата ей не хватало. Когда Любовь добивалась того, чтобы Мерфи преобразился и кардинальным образом изменился, оказался бы затянутым в рутину оплачиваемой работы, эта Любовь успешно изыскивала достаточное количество средств в своем распоряжении. А вот тогда, когда целью Любви сделался сам Мерфи, любой ценой, в любом, так сказать, виде (с единственным условием – Мерфи должен был оставаться мужчиной, достойным любви, иначе говоря, всегда бы «имелся в наличии»), средств для его удержания стало не хватать, о чем, собственно, Мерфи и предупреждал Силию. Женщины и в самом деле существа крайне необычные и забавные – они хотят, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Они никогда до смерти не забивают то, что они называют любовью,[188] если не считать тех случаев, когда у них отсутствуют инстинкт оказания помощи и умение делать искусственное дыхание.
Поскольку Куперу случилось оказаться ближе к тому месту, где комнату снимала Кунихэн, чем к улице, на которой стоял дом, в котором снимал комнату Вайли, то именно к Кунихэн он поспешил с сообщением о том, что ему удалось наконец вычислить ту женщину, ну женщину этого самого Мерфи; Купер прибавил к этому сообщению свое глубокомысленное рассуждение насчет того, что «там де женщина, там и это вот, мужшчына сыщется, дайте токо врэмя».
– А отчего ты так уверен, что это его женщина? – прошипела Кунихэн. – А ну-ка, опиши эту сучку.
Купер, следуя своему верному инстинкту избегать конкретностей и излишних деталей, стал ссылаться на то, что он видел ее уже в сумерках, а соответственно рассмотреть хорошо не смог, и что к тому же видел он ее только сзади (последняя отговорка оказалась, надо признать, весьма неудачной), и что… ну и все такое прочее. Среди всех тех критических оценок, которые могли бы быть высказаны в адрес «женщины Мерфи» (колеблющихся от прямого отвращения до скрытого восхищения типа: «А зад у нее во какой!» с разведением рук широко в стороны), не нашлось ни единой, которая не причинила бы Кунихэн боли. Ибо так или иначе получалось, что либо ей, Кунихэн, предпочли мерзкую уличную девку, либо что – и то было бы еще хуже – существовала на свете красавица, превосходившая ее, Кунихэн, своею красою. И то, и другое предположение было слишком болезненным, и услышать то, что могло послужить основанием для таких предположений из уст мужчины, даже такого, как Купер, было болезненным вдвойне.
– Никому ни слова, – потребовала Кунихэн. – Какой, ты сказал, номер дома, в котором она живет?… Ага, ясненько… Скажешь им, и Ниери, и Вайли, что снова день прошел впустую и ты никого не нашел. Вот тебе за труды. Надеюсь, этого будет достаточно.
Говоря все это и, вручая Куперу деньги, Кунихэн рассеянно расстегивала пуговицы своей верхней одежды и вынимала шпильки из волос. Похоже было на то, что ей хотелось поскорее раздеться. При этом, надо отдать ей должное, она совсем не задумывалась над тем, что Купер, несмотря на все свои недостатки и странности, был все же мужчиной и соответственно обладал страстями и желаниями, свойственными мужчине, причем именно такими, которые она ценила в мужчинах прежде всего.
– А завтра утром, – говорила Кунихэн, начиная совлекать с себя уже исподнее, – ты как обычно отправишься на поиски, но будешь искать не Мерфи… ладно, черт тебя побери, вот тебе еще немного денег за лишнее беспокойство… да, так вот, ты отправишься на поиски не Мерфи, а жены Ниери… Жены Ниери! – выкрикнула Кунихэн голосом, срывающимся на визг. – Будешь искать эту стерву, Ариадну Ниери, урожденную Кокс, чтоб ей пусто было!.. Наверняка какая-нибудь кривая уродина и совсем не красавица… хотя лично я… (здесь Кунихэн, все также рассеянно расстегивавшая лифчик, вздохнула, и голос ее стал заметно мягче)… против этой обиженной богами и людьми женщины ничего не имею. Я буду испытывать к ней неприязнь, настоящую неприязнь только в том случае, если ты узнаешь о ней что-нибудь ну совсем уж непотребное.
Беседа с Вайли оказалась для Купера менее тяжким испытанием, хоть и не столь прибыльным, ибо Вайли исчерпал все свои денежные ресурсы и с нетерпением ждал встречи с Кунихэн, надеясь, что она эти запасы пополнит.
То, что Вайли сказал Куперу, подтвердило принадлежность ума Вайли к той же категории великих умов, к которой принадлежал и ум Купера.
– Все, отставляй Мерфи в сторону, – приказал Вайли, – пока забудь про него вообще. Ищи жену Ниери, в девичестве Кокс.
Купер ожидал, что Вайли даст ему дальнейшие указания, но Вайли, молча надев пальто и шляпу, буркнул:
– Пошли. Иди вперед. Я за тобой.
Когда они вышли на улицу, Вайли спросил:
– Ну, в какую сторону ты теперь направишься, Купер?
А Купер оказался застигнутым врасплох этим вопросом, ибо он еще не успел выбрать направление своего дальнейшего движения. После мгновенного колебания он наобум, неопределенно махнул рукой.
– Ну что ж, тогда расстаемся, Купер. До завтра, до свидания, – вежливо попрощался Вайли.
Отойдя всего на пару шагов (Купер не двинулся с места), Вайли остановился с видом человека, который вдруг что-то вспомнил, постоял неподвижно пару секунд, а затем вернулся к Куперу, который, не проявляя ни нетерпения, ни заинтересованности, терпеливо ждал.
– Да, вот еще что, чуть не забыл, – промямлил Вайли, – когда ты увидишься с Кунихэн… ты ведь сейчас отправишься к ней, ведь так, я не ошибаюсь?
Воистину поразительно умение, с которым полные аналфабетики,[189] особенно те из них, которые получили ирландское образование, обходят свой страх перед вербальным[190] способом изъяснения. На лице Купера (несмотря на то что на нем, казалось, не дрогнул ни один мускул) отразились тончайшие оттенки чувств и внутренних состояний, в которых присутствовали следы нерешительности, отвращения, собачьей преданности, коровьего тупоумия, усталости, голода, жажды, неисчерпанных запасов духовных сил. Все эти чувства и состояния промелькнули на лице Купера за очень краткий промежуток времени – явились и исчезли, – и никакому, даже наиболее искусному оратору, не удалось бы все это выразить и за значительно больший промежуток времени и при этом скрыть то, что желательно было бы словесно прикрыть, не выдать истинных чувств, оставив лишь намек.
– Может быть, ты и не собираешься к ней, – продолжил Вайли после неловкой паузы, – но если вдруг ты ее увидишь… помни, что у тебя
Если Купер и не знал, как к таким сообщениям относятся женщины, то не потому, что ему никогда не представлялась возможность узнать это. Возможность получить такое знание у него когда-то имелась, а вот обстоятельства, связанные с этой возможностью, были окрашены в весьма печальный оттенок. Дело в том, что, как это ни прискорбно, но одному их двух ангельских существ, к которым он испытывал привязанность, причем одновременно – так уж ему не повезло! – некоей госпоже А., бывшей когда-то брюнеткой, исполнилось на радость Его Величеству семнадцать лет, а второе из этих существ, некая госпожа Б., тоже брюнетка в молодые годы, пребывала, к сожалению, в относительно добром здравии, несмотря на все свои недуги и телесные повреждения… И все же, строго говоря, он не обладал тем знанием, о котором его спрашивал Вайли и которое имелось у самого Вайли, предупреждая его о возможных последствиях неосторожности; имелось такое знание и у Ниери, и, собственно говоря, им обладает большинство мужчин, хотя добывают они его со значительно меньшими трудами и затратами, а в некоторых случаях мужчины получают такое знание, так сказать,
