тлеющие угли, и в морозном воздухе искрились, точно фейерверки, ярко-оранжевые вспышки. Еще внизу сновали жизнерадостные торговцы, предлагавшие пышки и мясные пироги, а в самом первом ряду я заметила юношу, почти моего ровесника. Я и раньше видела его на наших представлениях, и он мне почему-то нравился. Что-то в его внешности меня привлекало. Никогда прежде я ничего подобного не испытывала.

Он запрокинул голову и пристально рассматривал меня. Это сложно выразить словами, но мне нравилось его видеть, на сердце как-то сразу теплело. У него была такая замечательная широкая улыбка! А потом, в тот краткий миг, когда толпа затаила дух в ожидании, глаза наши встретились. Я смутилась, покачнулась на канате. По толпе пронесся вздох. Я быстро восстановила равновесие, внизу же повисла оглушительная тишина. Я решительно двинулась вперед, а Яго снова начал бить в барабан. Я легкими прыжками преодолела почти половину пути. Канат слегка провис посередине и, хоть я была такая же худая, как Яго, и легкая, как перышко, все равно слегка раскачивался подо мной из стороны в сторону. Я вздрогнула от холодного воздуха, руки покрылись мурашками. Я застыла на полпути, закачалась на канате. Волосы растрепались от ветра, упали мне на лицо. Я замерзла. Барабанная дробь все звучала, а я на мгновение словно приклеилась к месту, не могла двинуться ни вперед, ни назад. Зрители в толпе стали что- то выкрикивать. Я не могла разобрать, что именно, но каждый возглас сопровождался взрывами хохота. Мне вдруг вспомнился солнечный зонтик для равновесия, и я мимолетно пожалела, что от него отказалась; изогнув шею, я бросила взгляд назад. Гимнаст уже взобрался на верхние ступеньки лестницы и на всякий случай протягивал мне раскрытый зонтик. Я потянулась за ним, но внезапный порыв снежного ветра подхватил зонтик, вырвал его из рук гимнаста и понес высоко над головами зрителей.

Барабан замолчал. Люди так пристально следили за маленьким ярким зонтиком, кружившим и парившим в небе над их головами, что меня в какой-то момент перестали замечать. Пора действовать! Я побежала по канату. Пробежала назад, до самого начала, распростерла руки, как бы пытаясь поймать улетевший на волю зонтик. Двигалась так стремительно, что снизу казалось, я вот-вот упаду. Толпа взревела, а я развернулась и побежала в обратную сторону, только еще быстрее. Раздались аплодисменты. Я танцевала на канате, подпрыгивала и кружилась в воздухе. Я на ходу придумывала новые движения, импровизировала… толпа бесновалась. Я промчалась по канату вперед, назад, пританцовывая, подпрыгивая, кувыркаясь. Я вдруг обрела невероятное равновесие, поразительную уверенность.

Я знала, что не упаду, что просто не могу упасть; в эти минуты эффектного выступления я внезапно обнаружила не только свое подлинное призвание, но еще и собственное спасение.

Всем было видно, что я двигаюсь без поддержки, без всяких тайных проволок и подстраховок. Барабанная дробь смолкла, корнет затих.

Я танцевала в одиночестве на высоко натянутом канате, вся в хлопьях снега. Танцевала со снежинками, окутанная снегом. Снежинки холодили мне кожу. Само время будто бы остановилось, так что я могла различить каждую тихонько опускающуюся вниз снежинку. Я закончила, остановилась и застыла неподвижно посреди провисшего каната. Подняла руки высоко над головой и поклонилась. В толпе загремели аплодисменты, послышались громкие возгласы и одобрительные крики. Как я их удивила! Да и Яго тоже удивился. Он смотрел на меня, сжав барабанные палочки в кулаке, разинув рот от изумления. Кажется, перед ним вдруг замаячила перспектива будущего богатства.

Тело слепого старика неуклюже распростерлось в сточной канаве, голова поникла на тротуаре. Труп охранял какой-то вооруженный оборванец, а кровь, мешаясь с дождевой водой, текла в ближайший водосток. Вокруг столпились зеваки, похожие на привидения. Люди ежились под зонтиками или прикрывали головы вечерними газетами. Кто-то просто мок без ничего. Вскоре появился полисмен в дождевике. Он расчищал себе путь, выставив перед собой дубинку, отпихивая и раздвигая людей в стороны. Оборванец повернулся к полицейскому. Тот посветил на тело фонарем.

— Ну? — грозно начал он.

— Парнишка его пырнул, молодой паренек в черном костюме, в маске вроде черепа, всю голову закрыл ею, волосы черные, сам тощий, сбежал он…

Полицейский развернулся к толпе Зевак.

— Нечего тут смотреть, расходитесь, не нарушайте порядок!

Он принялся разгонять их жезлом. Зрители, ворча и возмущаясь, разбрелись с места происшествия и растаяли во влажном тумане.

— Надо полагать, ты мне сейчас расскажешь, что труп «пригодится», — тихо произнес полисмен.

— Очень пригодится, — подтвердил оборванец и выудил небольшую пачку белых банкнот, перевязанных красным шнурком.

— Аж настолько? — уточнил полицейский.

— Аж настолько, — согласился оборванец.

Полисмен взял банкноты.

— В таком случае я сообщу в рапорте, что к моему приходу тело исчезло. Мы отпечатаем описание преступника на плакатах «Разыскивается» и немедленно организуем их расклейку.

— Так будет лучше всего, — согласился оборванец. — Вам следует ловить этих юных головорезов. Они понимают только одно наказание.

Он провел рукой в перчатке по горлу и закатил глаза. Полисмен кивнул, поправил фуражку, запрятал рулончик банкнот во внутренний карман и пошел прочь от тела, под горку.

Через несколько секунд после его ухода буквально из ниоткуда возникли остальные нищие. Все вместе они приподняли вымокший труп слепого старика из канавы. Из какого-то темного прохода выкатили старые больничные носилки и тяжело плюхнули тело на потертую деревянную поверхность. Один из оборванцев набросил на труп кусок дерюги, натянул поверх своих обносков опрятный больничный халат и покатил носилки по узкой боковой улочке, а остальные тем временем разбрелись восвояси.

Калеб перебежал через дорогу и врезался в скопление людей на той стороне улицы. Оборванец кричал за его спиной:

— Задержите, он убийца! У него на руках кровь!

Юноша обернулся, заметил, что за ним бежит еще какой-то нищий, но помчался дальше, не останавливаясь.

Калеба обвинили в убийстве, а ведь это конечно же здесь карается смертной казнью. Его могли бы повесить, а если нет — то нищие за ним бы все равно охотились, а когда поймали, то в конце концов заткнули бы навсегда. Он буквально чувствовал веревку на шее, нож в сердце и побежал быстрее, протискиваясь сквозь волнующиеся скопления пешеходов. Бежал под дождем, вниз с холма. Бежал обратно, к пустым и длинным извивающимся улицам, туда, где были котлованы, черные пустоты, арки в железнодорожной насыпи. Он быстро посмотрел назад; преследователи еще не показались из-за угла.

Калеб вдруг поскользнулся на влажном тротуаре, едва не упал и чудом ухитрился втиснуться под темный и глубокий арочный свод. Перевел дух. Вскоре на дороге появились три оборванных бандита. Беглец наблюдал, затаив дыхание, упершись ладонями о колени. Двое пробежали мимо его укрытия, даже не взглянув туда, где он скрючился. Третий, чуть поотстав, остановился и сунул голову под темный свод, пригнулся и пролез во влажную темноту. Его силуэт на секунду нарисовался в тусклом свете, на фоне прохода, а потом фигура двинулась сквозь сумрак прямо туда, где, чуть дыша и стискивая кулаки, застыл Калеб. Юноша сделал несколько шагов назад, очень осторожно поднимая ноги, переставляя их как можно тише по влажным камням мостовой. Позади него открылось нечто вроде туннеля, с низким сводчатым потолком из замшелого влажного кирпича. Калеб нащупал скользкую стену и стал бесшумно пробираться