Сама виновата — это же я умоляла разрешить мне попробовать пройтись по канату, сама хотела попробовать. Значит, придется учиться на собственном горьком опыте.
Я сделала шаг на канат. Поставила ступни близко друг к другу, след в след, по прямой линии, инстинктивно попыталась обхватить канат пальцами ног, но веревка была слишком толстая.
Покачнулась, вытянула руки в стороны на ширину плеч и посмотрела вперед, на дальний шест в двадцати футах от меня. Подняла одну ногу и тут же почувствовала, как вес моментально сместился на другую. Сначала у меня никак не получалось опустить одну ступню перед другой, и я покачнулась. Взмахнула руками, пытаясь восстановить равновесие. И вдруг повисла на страховочной веревке, так что упряжь сдавила мне грудь, перехватило дыхание, и выдох белым облачком повис в воздухе. Я пролетела мимо Яго на верхушке лестницы, а тот улыбнулся, как бы сообщая: «Я же говорил!» Меня подняли в воздух и снова опустили на помост, и тут внутри у меня словно что-то оборвалось, и я почувствовала свежий прилив решимости.
— Не бойся! — наставлял меня Яго. — Просто медленно иди вперед, уверенно, как будто шагаешь по мостовой и стараешься наступать только на трещины, сначала одной ногой, потом другой. Ты разве в детстве так не играла?
— Не помню, — пролепетала я и на миг застыла, подавшись вперед. Тяжело дыша, я уперлась ладонями о коленки, потом выпрямилась и попробовала еще раз.
Набравшись мужества, подпитываясь от улыбки Яго и ободряющего свиста силача, я решительно и быстро двинулась вперед. Шагала, не думая, широко раскинув руки в стороны. Представляла, что канат под ногами — широкая дорога, простирающаяся в обе стороны от меня. Вот я покажу Яго! Я шагала по канату, а небо не опрокидывалось, и страховочная упряжь больше не давила грудь.
— Лучше! Хорошо! Даже удивительно! — похвалил меня Яго. — Попробуй еще раз, только не пытайся бежать, пока ходить не научишься.
Остаток этого морозного утра я снова и снова пыталась ходить по канату. Силач наблюдал да мной снизу, греясь у жаровни, а Яго натягивал веревки. Моя ловкость и терпение Яго восхищали нашего единственного зрителя. Несмотря на холод и опасную высоту, я с каждой простенькой прогулкой по канату все больше набиралась уверенности и потеряла счет предпринятым за день попыткам. Потом пришел черед Яго. Он вскарабкался наверх по вспомогательной веревке и встал, покачиваясь, в самой середине каната; он балансировал на одной ноге и вращал бедрами, наклоняя туловище из стороны, в сторону. В одной руке он держал яркий солнечный зонтик с заплатками. Яго подбросил зонтик в воздух, и тот перевернулся несколько раз. Акробат поймал зонтик лбом и так застыл: покачиваясь на одной ноге и удерживая перевернутый зонтик запрокинутой вверх головой. Я стояла на помосте, дрожа, но вновь и вновь восхищаясь его ловкостью. Если бы только мне удалось хоть чуть-чуть научиться так же! Быть может, мне тогда позволят остаться, навсегда спрятаться среди них. Что угодно, лишь бы только не возвращаться назад к жизни, полной притворства и страха, в тесной мансардной каморке. Оказывается, я кое-что умею делать, и делать хорошо! А что если это мой билет в свободу и новую жизнь?
Когда мы стали убирать реквизит обратно в повозку, Яго, кажется, был доволен и весьма удивлен моими успехами. Он позволил мне помочь ему запрягать мосластую лошаденку.
— Где ж ты научилась? Пробовала раньше? — спрашивал он.
— Нет, никогда не пробовала, я же тебе говорила, — ответила я. — Просто как-то так почувствовала, что сумею.
— Что ж, — отозвался он. — Мне кажется, мы и впрямь могли бы из тебя что-то сделать.
— Как лошадь звать? — поинтересовалась я.
— Ее зовут Пелау, — сказал Яго. — Она такого же цвета, как воск для полировки обуви «Пелау», так я и решил ее назвать.
— Пелау, — повторила я, а лошадь тихонько фыркнула, показала мне зубы и взмахнула гривой. Я обрадовалась: — Отзывается!
— Конечно, — заметил Яго. — Знает свое имя.
У жаровни грелась женщина с кошачьим воротником. Она приблизилась ко мне.
— А ведь я теперь вспомнила, кто ты такая, милочка, я догадалась. Ты та девушка, которая гуляет с бедным Джеком там, где я живу, — заявила она. — Ты, должно быть, его дочь?
— Кажется, вы меня с кем-то перепутали, — дерзко возразила я, а щеки вспыхнули, несмотря на холод.
— Прости, милочка, ты очень на нее похожа… — Она пристально уставилась на меня, поглаживая кошку.
Она знала, что я обманываю.
Я с радостью осталась вместе с Яго и всей его семьей бродячих артистов. Для Яго загадкой было не то, откуда я взялась и зачем, а моя таинственная способность удерживать равновесие на канате. Вот ей-то откуда было взяться?
Я стала выступать с акробатической труппой по рыночным площадям и на городских улицах. Мы вместе путешествовали по отдаленным районам, и я начинала осознавать всю глубину пропасти между «официальными» нищими и остальными бедолагами без лицензий, которых мы встречали и для которых выступали каждый день. Мне по-прежнему хотелось вести эту новую жизнь, участвовать в настоящем приключении. Как ни странно, у меня обнаружился природный дар к танцам на канате. Всего за несколько коротких дней я научилась бегать и прыгать по тонкому тросу, который теперь и в самом деле казался мне широкой улицей. Я сполна прочувствовала внутреннюю уверенность, и Яго был мной доволен.
Несколько дней спустя меня снова отыскала женщина с кошкой вместо воротника.
— Это ведь ты, милочка, разве нет? Я была права! — заявила она. — Я знаю, что это ты, потому что я встретила бедненького Джека на улице и он сказал, что ты исчезла, убежала, а он сам не свой от тревоги!
У меня не было причин проявлять жестокость по отношению к Джеку, хоть он меня и прятал, и скрывал всю правду о моем положении.
— Вы правы, — призналась я. — Я действительно убежала. Не могу вам рассказать почему, но сейчас я довольна и в безопасности и хочу остаться здесь, вместе с Яго. А что если мне написать записку? Вы могли бы передать ее от меня Джеку, чтобы его успокоить?
— Я думаю, это самое малое, что тебе следует сделать. Бедняжке Джеку будет очень приятно, милочка.
Я написала несколько слов ему в утешение и отдала записку женщине с кошкой, а она пообещала отнести послание Джеку. Совесть моя была чиста; Джек воспитал меня в неведении. Он никогда не говорил мне о моем отце и матери и, по каким-то там своим причинам, не выдал мне почти ни слова правды, взрастил меня в уверенности, что окружающий меня мир и является единственной данностью, хотя на самом деле он был только иллюзией, имитацией настоящей жизни.
Вскоре я уже выступала перед широкой публикой. Помню, как-то раз надела развевающееся белое платье. Частенько на верхушке шеста я испытывала мгновения подлинного страха. Внизу подо мной собралась толпа людей. Яго стоял у лестницы, наряженный как человек-оркестр; с помощью ножной педали он бил в медный барабан, а сам наигрывал свой излюбленный мотивчик на корнете. Один из наших гимнастов завис на середине лестницы, держа наготове солнечный зонтик, который мы использовали для равновесия, — вдруг бы он мне понадобился. Как всегда, мне хотелось показать Яго, как я способна блистать на канате. Крошечный помост на верхушке полосатого шеста едва вмещал мои ступни.
Теперь уже не было ни подстраховки, ни поддержки, ни второй попытки: я выступала самостоятельно. Силач тоже ждал где-то внизу, на случай, если я вдруг сорвусь. Корнет смолк, Яго принялся громко бить в барабан; звук гремел и отдавался эхом в зимнем воздухе. Я знала, что, как только музыка прекратится, я пойду вперед, к противоположному шесту, и уже не смогу повернуть назад. Посмотрела вниз, на Яго; он кивнул. Гимнаст на лестнице протянул мне зонтик, но я отрицательно покачала головой. Наконец барабанная дробь смолкла.
Внизу, в красочной толпе было несколько человек, чья работа заключалась лишь в том, чтобы поддерживать огонь в жаровнях. Эти люди в кожаных перчатках и фартуках железными прутьями шевелили
