жидкие среды в организме, и разъединяющие их стенки буквально растворяются. Но само количество кинетической энергии, передающейся от пули к телу, предсказать трудно, ибо она зависит от таких вещей, как скорость вращения пули и импульс, определяемый физиками как длительность контакта между двумя объектами.
Другое дело сохранение количества движения. Например, если пуля весом 230 гран, или 15 граммов (45-калиберная пуля диаметром 1,13 сантиметра), двигаясь со скоростью звука (что медленно для пули), в конце концов застрянет в вашем теле, это означает, что 15 граммов вашей плоти должны будут разогнаться до скорости звука в качестве компенсации. Соответственно 150 граммов плоти — до одной десятой скорости звука и так далее. Простая математика.
Короче, в Колизее Нассау на выставке автоматического оружия, о которой я прочел в еженедельнике «Пристрели еврея», или «Вышиби себе мозги», или как уж там он называется, я сказал этому типу, что мне надо два пистолета-близнеца 45-го калибра.
С этим было просто. Пушки, которые я в результате приобрел, выглядели пижонски: рукоятки орехового дерева, а дула блестящие, как надраенные. Но товар стоящий, механизм безотказный, а покрасить их я всегда успею. К тому же считается, что деревянная рукоять смягчает отдачу. С глушителями посложнее.
Со времен войны во Вьетнаме даже хранение глушителя считается преступлением. Трудно сказать почему. Да, применяются они исключительно с целью убийства, но то же самое можно сказать о боевых винтовках, а между тем НСА[24] сделало их вполне доступными. Уже купив пистолеты, я исходил всю выставку, потратив много часов, прежде чем один продавец проглотил наживку. Это был седовласый мужчина в очках и рубашке из полиэстера. С виду не из тех, кто в ожидании катастрофы обвешивается оружием и уходит в лес, хотя соответствующий реквизит был открыто разложен перед ним на столе: диковинные стрелялки и ножи, мемуары нацистских бонз. Я поинтересовался, есть ли у него супрессоры. Супрессор — это такой мини-глушитель, надеваемый на боевую винтовку, чтобы не оглохнуть, расстреливая своих одноклассников или что-нибудь в этом роде.
— Супрессоры для чего? — спросил он. Его сероватый язык улегся на нижней губе.
— Пистолеты, — говорю.
— Кто ж ставит супрессор на пистолет?
— Мне, — уточняю, — нужны очень сильные супрессоры.
— Очень сильные супрессоры, — повторил он.
— И очень тихие супрессоры.
Он поморщился.
— Я похож на феда?[25]
— Нет.
— Тогда говори прямо, что нужно.
— Глушитель для «магнума».
— Ты это серьезно?
— Да.
— Можно взглянуть?
— Можно.
Я пододвинул к нему магазинный пакет. Он вытащил оттуда два пистолета и положил на ксерокопию «Протоколов сионских мудрецов». Несколько мгновений он молча их разглядывал и наконец произнес:
— Ммм. Задал ты мне задачку. Иди-ка сюда.
Я обошел стол.
На полу стоял ящик для рыболовных снастей. Оружейный маньяк поставил его на складной стул под прикрытием скатерти. Ящик был доверху набит глушителями.
— Гм. — Мужик ворошил свое добро. — По одному на каждый?
— Да.
Он вытащил парочку.
— Не знаю, подойдут ли, — сказал он.
Эти штуковины, не меньше фута длиной, состояли из двух соединенных между собой трубок, толстой и тонкой.
— Что это? — Я показал на тонкую.
— Смотри сюда. — Не прошло и десяти секунд, как он незаметно разобрал мою пушку и снова собрал. Только вместо ее собственного ствола, который он положил на стол, стоял новый, с глушителем. — Поменял — и никто не докажет, что это твои патроны. А чтоб по гильзам не нашли, вытащи казенник и наждачком пройдись, для спокойствия.
— О'кей, — говорю.
— Пока оружием не пользуешься, ствол не меняй, на случай если нагрянут феды. Но держи заряженным, тогда точно не разнюхают. — Он подмигнул, хотя это мог быть нервный тик. — Все понял?
— Да, — говорю.
— Хорошо. С тебя четыреста баксов.
Была середина декабря, когда миссис Локано поинтересовалась, что бы я хотел получить на Рождество. Мы ужинали. И я решил пойти ва-банк.
— Я ведь еврей, — говорю.
— Ах, оставь.
— Единственное, чего мне хочется, — говорю, глядя на Дэвида Локано, — это узнать, кто убил моих близких.
За столом повисло молчание. Я подумал: Ну вот, все, блин, испортил.
Но кто-то, слава богу, переменил тему.
Однако через несколько дней Дэвид Локано вызвал меня и спросил, не съезжу ли я с ним в спорт- магазин «Большая пятерка» за рождественским подарком для Скинфлика. Он обещал за мной заехать.
Мы поехали, и он купил сыну боксерскую грушу. Глупее не придумаешь. Скинфлик не то что ударить по груше, просто минут десять подержать перед собой руки он и то был не в состоянии. Но Локано, похоже, в моих советах не нуждался.
На обратном пути он меня вдруг спросил:
— Насколько это для тебя серьезно — найти подонков, которые убили твою родню?
Я был настолько оглушен этим вопросом, что целую минуту не мог рта открыть.
— Ради этого я живу, — наконец выдавил я из себя.
— Идиотский ответ, — сказал он. — Ради этого, я знаю, ты поступил в «Сэндхёрст»[26] и подружился с Адамом. Но все это чушь собачья. Ты можешь отступить. И должен отступить. Ты сам этого хочешь, я уверен.
— А если не отступлю?
Локано резко свернул на обочину и ударил по тормозам.
— Не изображай из себя крутого, — сказал он. — Запугивать людей — не моя профессия. Я адвокат, черт подери. А если бы это и была моя профессия, кого-кого, а тебя запугивать я бы не стал.
— О'кей.
— Я что хочу сказать: есть многое, ради чего тебе стоит жить. И держаться подальше от неприятностей. Адам любит тебя. Уважает. Этим не бросаются.
— Спасибо.
— Ты меня слушаешь?
— Да.
Я слушал, но состояние оглушенности не проходило.
— Но отступать не собираешься?
— Нет.
