класть в бокалы кубики льда. Слабость Уинстона к спиртному стала притчей во языцех. О гурмане Черчилле ходили самые противоречивые слухи. По-видимому, черная полоса 1929—1939 годов усилила его склонность к крепким напиткам. Однако не стоит думать, что он постоянно поднимал свой дух более или менее обильными возлияниями. А вот сигара по праву считается неотъемлемым атрибутом Черчилля, так же как зонтик у Чемберлена или трубка у Болдуина.
Обычные дни в Чартвелле сильно отличались от праздничных дней и дней приемов. Будни Черчилль обыкновенно проводил за работой, о чем уже было немало сказано. Однако по вечерам в доме нередко составлялась партия в китайское домино, безик или жаке (настольная игра с костями и фишками. — Пер.), вот только в бридж в доме Черчиллей не играли никогда. Поводов же для праздников было великое множество. Помимо семейных праздников, таких как Рождество, когда все близкие собирались в замке, Черчилль устраивал много приемов, и его гостеприимство было поистине королевским.
Частыми гостями в Чартвелле были Биркенхеды (они перестали бывать в замке лишь после преждевременной кончины «Ф. Е.» Смита в 1930 году), Бивербруки, семьи Даффа Купера, Арчи Синклера, Бонема Картера, Бренден Брекен, Линдеманн — «профессор», Роберт Бусби, политики, писатели, артисты. Однажды вечером Т. Е. Лоуренс явился на ужин в костюме арабского принца. В другой раз в замок пожаловал сам Чарли Чаплин, с которым Черчилль повстречался в Соединенных Штатах и о котором говорил: «Чудесный артист, большевик, к сожалению, но зато великолепный собеседник»[203]. Когда Чарли объявил Уинстону о том, что собирается играть Иисуса Христа, Черчилль спросил: «А вы договорились о правах?»[204]
Черчилль никогда столько не рисовал, как в период с 1918 по 1939 год. Он занимался живописью то в чартвелльском саду, то на побережье Средиземного моря. Надо сказать, что предпочтение Черчилль все же отдавал средиземноморским пейзажам и тамошнему яркому свету. Иногда он ездил со своим мольбертом в Италию, на горный карниз в Амальфи, но чаще всего — во Францию, на Лазурный Берег (картина
С начала двадцатых годов облик Черчилля изменился. Он сильно постарел, сгорбился, прибавил в весе, а его лысина становилась все заметнее. Резче обозначились черты лица, глубокие морщины стерли прежнее детское выражение. Однако его подбородок по-прежнему был волевым, а взгляд стал еще пронзительнее. Он, как и раньше, тщательно обдумывал свои слова, поражавшие меткостью. В профиль он уже тогда напоминал бульдога, сходство стало полным после 1940 года.
Черчилль много путешествовал помимо официальных поездок. Он ездил охотиться (главным образом на кабана) во Францию, где отдыхал с большим комфортом. Черчилль дважды надолго уезжал в Америку. Эти два путешествия заслуживают особого внимания. Первый раз он пробыл в Новом Свете около четырех месяцев — с августа по ноябрь 1929 года, в этой поездке его сопровождали брат Джон и сын Рандольф. Сначала Черчилль посетил Канаду. В Квебеке, где он сошел с корабля, компания «Канадиан Пасифик Рэйлроуд» бесплатно предоставила в его распоряжение на все время пути роскошный вагон. Черчилль забрался в Скалистые горы, после чего перебрался в Соединенные Штаты. В Калифорнии его принял информационный магнат Уильям Рандольф Херст в своем особняке на берегу океана. Оттуда Черчилль отправился в Голливуд, а затем — на восточное побережье осматривать поля сражений Гражданской войны, после чего поехал в Нью-Йорк. Там он узнал об обвале на бирже, который причинил ему большие убытки.
Вторая поездка длилась с декабря 1931 года по март 1932 года. Черчилль намеревался объехать с лекциями все Соединенные Штаты, однако путешествие началось крайне неудачно — его сбила машина. К счастью, обошлось без переломов, но из-за сильного потрясения и множества мелких ран Черчиллю пришлось неделю провести в больнице, а выздоравливать он поехал на Багамы. Лекции он все-таки прочел, они повсюду пользовались большим успехом. Вернувшись в Лондон, Черчилль с удивлением и радостью увидел красовавшийся на вокзале новенький «Даймлер» стоимостью две тысячи фунтов, подаренный ему его друзьями (в этой затее участвовали человек двадцать его друзей).
В это трудное для Черчилля время его самыми близкими друзьями, советчиками и доверенными лицами были Линдеманн и Брекен. То же можно сказать, пожалуй, и о Роберте Бусби, человеке ярком и своеобразном, чей роман с леди Дороти, женой Макмиллана, длился не один год. Бусби был соратником Черчилля в министерстве финансов и неизменно поддерживал его в палате общин.
Фредерик Линдеманн (1886—1957), прозванный «профессором», потому что он заведовал кафедрой физики в Оксфордском университете, был пожалован титулом лорда Червелла в 1941 году. Линдеманн — любопытная фигура. Его отец был родом из Эльзаса, мать — американка. Линдеманн не признавал никакой другой одежды, кроме черной. Его не любили, потому что он был чересчур уверен в себе, держался вызывающе, слыл карьеристом и неисправимым реакционером. Линдеманн ненавидел евреев, негров и «низшие» классы. Его ученость часто ставили под сомнение. Однако за очень короткое время он стал необходим. Он обладал обширными научными знаниями, умел решать несчетное количество задач и ясно формулировать самые трудные вопросы. Вместе с Черчиллем, прощавшим ему его вегетарианство и неупотребление алкоголя, Линдеманн входил в состав Комитета исследований в области воздушной обороны (
Бренден Брекен (1901—1958) был не менее своеобразным человеком. Родился он в Ирландии, рос в Австралии, всегда скрывал свое, судя по всему, низкое происхождение. Брекен был рыжим, и одно время ходил слух, будто бы он — внебрачный сын Черчилля. Эта нелепица немало их обоих позабавила. Брекен являлся владельцем и главным редактором «Файнэншл Ньюс» и «Файнэншл Таймс», а затем стал депутатом от партии консерваторов. Они подружились с Черчиллем в 1923 году. Брекен был неистощимым балагуром, неутомимым сплетником, неугомонным краснобаем и при всем том верным товарищем, не оставлявшим Черчилля в годы одиночества. Впоследствии Брекен работал секретарем в правительстве Черчилля с 1939 по 1941 год и занимал пост министра информации с 1941 по 1945 год. В 1952 году его пожаловали дворянством. Брекен умер от рака в возрасте пятидесяти семи лет.
Семья всегда играла важную роль в жизни Черчилля. Его союзу с Клемми не страшны были житейские бури, а вот дети были для Черчилля постоянным источником жестоких разочарований. Бесконечные трудности и конфликты, с ними связанные, омрачали его зрелые годы и старость. Тем не менее, в Черчилле были сильны семейственность и чувство рода, которое он проявлял и в отношении Мальборо, живших в Бленхейме, и в отношении Черчиллей — он был солидарен с родственниками во всем. Уинстон всегда старался поддерживать их и никогда не позволял семейным неурядицам одержать над собой верх. Он не хотел, чтобы его личная жизнь помешала его политической деятельности.
Однако приходится признать, что, несмотря на нежную отцовскую привязанность, дети Черчилля постоянно страдали от того образа жизни, который вели их родители. Ведь у их отца и матери попросту не оставалось сил, чтобы заниматься ими. К тому же родители часто отсутствовали, особенно когда их дети были еще совсем маленькими. А потому неудивительно, что, став взрослыми, дети, сами того не желая, часто вызывали недовольство родителей, огорчали их и ставили в затруднительное положение. Черчилль как-то обмолвился об этих своих трудностях, впрочем, не сказав прямо, о ком идет речь. «Сегодняшняя молодежь, — сказал он в 1930 году, — делает то, что ей нравится. Родители могут контролировать поведение своих детей лишь тогда, когда они еще находятся в утробе матери. Как только они появляются на свет божий, совладать с их норовистостью нет никакой возможности»[205]
